площади, и за места они постоянно дерутся, полицейским приходится быть начеку, могут поубивать друг друга. Называются индейцы политкорректно «nativе americans», урожденные американцы, и еще «независимая нация» – это самоназвание, тоже в ходу.
Когда-то американцы сражались против апачей, тот самый специалист по индейцам Энди свозил меня в музей-форт Селден недалеко от Лас-Крусеса. Там начинал свою карьеру герой Второй мировой генерал Мак-Артур, было это вроде иностранного легиона во Франции: новые эмигранты, чернокожие в том числе, служили здесь в XIX веке, тут проще всего было начать адаптацию к новой родине. Апачи – одно из индейских племен. Племена воевали и между собой, а апачи в течение нескольких веков убивали конкистадоров и их потомков, отчего долину реки Рио-Гранде прозвали Долиной Смерти. Воинственным индейцам надо было преградить путь вглубь страны, и вот в этой поросшей чахлыми кустиками и кактусами пустыне, окруженной невысокими красными горами, и располагался форт Селден. Теперь там – руины. Смешно звучит: руины XIX века. Неистовые песчаные ветры разрушили все постройки, что неудивительно: архитектурный стиль Нью-Мехико называется «Адобе», в переводе – «грязь». Дома здесь строили из грязи, которую заливали в формы, высушивали, и получались кирпичи. Ну чуток соломы добавляли. Потом стали строить из более прочных материалов, но внешний вид остался тем же: коричневые мазанки с закругленными формами и зубцами наверху. Красоты нечеловеческой. По вечерам и по праздникам зубцы светятся.
В пустыне, где был форт, водятся горные львы, мексиканские волки, тарантулы, скорпионы и гадюки. Как только я про это услышала, стала бояться их всех скопом. На заправочных станциях вдоль дороги даже плакаты висят с предупреждениями. А бедные солдаты форта, спасаясь от этих смертоносных напастей, решили в свое время сменить лошадей на верблюдов, как оно в пустынях и заведено. Не вышло, оказалось, с апачами ковбою на верблюде не совладать. Апачи теперь мирно живут на юге штата, навахи – на севере, но индейцев в штате – меньшинство: гораздо больше мексиканцев (с которыми индейцы не дружат) и ковбоев-фермеров. Вокруг руин форта – сплошные хозяйства, хлопковые поля и пекановые рощи. Специалитет штата – хлопок и орехи пекан.
На пути в форт заезжаем мы с Энди и его руской женой Ольгой (она – специалист по сибирскому фольклору, а живут они зимой в Лас-Крусесе, летом – в Москве, и в Сибирь Ольга ездит в экспедиции) к ним домой. Ольга хочет покормить десятилетнего сына супом и взять его с нами на прогулку. Он говорит: нет, к нему сейчас друзья придут. Отец тут же делает строгое лицо: друзей – нельзя. Только в присутствии родителей. Сын начинает горько плакать, от еды отказывается, ехать с нами отказывается, но ясно, что друзей ему-таки не видать. Запрет отца – закон. Мы с Ольгой выходим на улицу. «Не хочу в этом участвовать, поскольку не разделяю», – говорит Ольга. В Москве, тем более, на даче, сын приводит кого хочет, полная свобода. А тут – протестантское воспитание:
