началась эпоха кооперативов и молодежных центров, райком перестал давать деньги на слеты. И комсомольскую организацию я распустил – официально, с утверждением в райкоме и прекращением взимания взносов.
Все это время я продолжал осмысливать происходящее, читать, писать. И как-то осознал, что для полной самореализации человеку необходимо быть членом не только семьи, но и какой-то организации. Общины, партии. Я понял, что членство в КПСС для большинства партийных было не содержанием жизни, а формой. Ведь есть такая истина: поиск содержания для формы – трусость, а поиск формы для содержания – творчество. Для очень многих активных граждан СССР членство в КПСС было результатом поиска формы для своей деятельной, в большинстве случаев созидательной, натуры. Членство в партии расширяло горизонты.
И вот тогда я вступил в КПСС. Может быть, если бы тогда были другие партии, я бы примкнул к иному движению. Но альтернативы не было.
Нельзя сказать, что я не колебался. Все-таки, и мой прадед был репрессирован при Сталине. И Солженицина я читал, и Голос Америки слушал. Но впереди была целая жизнь, и нужно было раздвигать горизонты.
В политике КПСС тогда было два течения, две платформы. Первая – традиционная платформа КПСС в КПСС, а вторая – демократическая. Чем они различались – я не помню, да и не важно это. Вся партийная молодежь стояла на демократической платформе.
Я даже участвовал в борьбе за право быть делегатом XIX съезда КПСС, ездил с группой таких же желторотых агитаторов по предприятиям Выборгского района, о чем-то говорил с трибун. Никто из нас на съезд так и не поехал. Поехал дядечка из райкома, которого мы не видели ни разу.
И так, с партийным билетом в кармане, я продолжал ходить на Казанский Собор, а потом еще в «Театр Нерешенных Проблем» в здании бывшего кинотеатра Север на углу Лиговского проспекта и Обводного канала.
И как-то мы проводили там «Турнир Поэтов», после которого меня увлек за собой Владимир Лаптев (где-то он сейчас?). Он привел меня в свою мастерскую в полуподвальном помещении на, кажется, Днепропетровской улице, и там мы в разговоре о литературе, жизни и политике, под бутылку портвейна, засиделись за полночь.
В какой-то момент Владимир что-то сказал про коммунизм. Я широким жестом достал из внутреннего кармана и продемонстрировал свой партбилет. Владимир как-то вдруг серьезно на меня посмотрел и сказал: «Выходи, пока не поздно. Потом стыдно будет».
И я с ним согласился. И стал готовиться.
Но тут случился путч. И шестую статью Конституции отменили, и КПСС запретили. А моя демократическая сущность этому воспротивилась: как же так, меня – и запретили. Партии не стало, но билет я оставил при себе.
Затем в стране наступило политическое разнообразие. Звонкие красивые слова действовали опьяняюще. Много лет на всех выборах я голосовал за «Яблоко» и персонально за Г. Явлинского. И по привычке продолжал думать.
