женщины стали меньше ростом ровно на высоту ландышей. Вера, будто на собственном огороде орудуя, нарвала толстый букет. Настя – букет небольшой.
Проводив сестер до станции и возвращаясь на поселок, Ольга рассуждала: «Войну надо было выиграть, без этого никак. Но как же хорошо было в тот день, когда на новоселье в наш дом приехали все братья и сестры из своих институтов и заводов! Жаль фотографа не дождались. Может быть, он услышал о ссоре отца с дядей Петей, председателем? Не знаю. Но лучшего дня у меня в жизни не было. Все веселые, сильные, нас с Верунькой по очереди на руки брали. До сих пор тепло их тел чувствую, хотя некоторых уже в лицо не помню. А Верунька того дня не помнит. Было-то ей два с лишним годика. Как я ее довела в тот вечер да бабы Ксюши, ума не приложу. „Не пойду дальше, – твердит свое и хнычет, и повторяет при этом: – Пусть лучше меня на живца поймают, к маме хочу!“ Еле-еле дотащила ее».
– Не пойду дальше. – Вера остановилась у склона оврага. – Здесь поговорим. Ольга, ты подумай о сыне, о себе…
– Сын обут-одет, форму новую купила. Спасибо тебе, конечно, что он погостил у вас на море, загорелый приехал. Давайте спустимся к огороду. У меня там лопата припрятана, картошки накопаем. Настя, тебе же нравится картошка.
– Ты что дуру из себя строишь? – буркнула Вера. – Мы тебе Славку отдали три месяца назад, а ты сразу за свое!
– Я ему рубашку купила.
– Прекрати дурью маяться! – в разговор вступила Настя.
– На том пятачке он, видать, и ревел.
– О чем ты?
– Трех дней не продержалась, как мы были здесь, и нажралась.
– Нет! – У Ольги дрогнуло внутри – сын им все рассказал. Но про какой пятачок говорит Вера?
– Как же ты посмела?! – Настя злобно махнула рукой. – Неделю не могла подождать, чтобы он спокойный уехал на юг.
– Да я ждала! – сорвалось у Ольги. – Но подруга дочку родила, немного пришлось выпить. А он, чудак, расстроился.
– Совсем ты, что ли, с ума сошла? Знаешь, как он рассказывал об этом, как у него руки тряслись, глаза бегали, защиты просили? Ты знаешь это? – Веру уже трясло.
– Он же боялся тебе говорить, тебя, дуру, предавать не хотел, случайно вырвалось. А ты!
– Я два года с ним мучилась. – Настя говорила спокойно, но жестко – так больней. Думала, ты остепенишься, дала тебе возможность пожить одной. Обстирывала его, кормила. При живой-то матери! При том, что у меня сын студент.
– Я вам картошку возила, капусту, пирожки…
– Ты тут водку пила!
– Я, говорит, пришел домой, – Вера отдохнула, – пирожками пахнет, обрадовался, а мамка-то пьяная. Я в тот раз, говорит, даже кричать не стал, убежал в овраг и плакал там, пока не уснул.
– Кто лег-то?
– Слушай, ты сегодня, случаем, не махнула ли? Чего глаза воротишь, а ну-ка дыхни!
– Да ты что, Господь с тобой? Неужели мне не веришь? Мы же с тобой точно по такому оврагу…
