овощ, в котором нужно поддерживать жизнь и который занимает больничную койку, так необходимую какому-нибудь больному. А сколько электричества расходуется!
– Как ты думаешь, он видит или слышит… или хоть что-то чувствует?
– Конечно, нет. Вот, взгляни…
Я увидел, как к кровати приблизилась какая-то трубка, и почувствовал острую боль в руке.
«Мне больно, придурок! Я жив! Я все чувствую… Помогите мне!!!» – я безуспешно пытался закричать.
– Пока мы здесь, можешь поменять ему капельницу, – предложил мужчина. – Должен же кто-то поливать овощи!
Услышав, как они пересмеиваются, я почувствовал, как приступ ярости и отчаяния захлестнул меня.
Мужчина вышел. Женщина сменила бутылку с раствором, которая висела возле кровати, и тоже поспешила вслед за ним.
Итак, кое-что стало проясняться. Я заново прокрутил в голове их разговор:
«Несчастный случай…»
«Впал в кому…»
«Прости меня, Лаура…»
«Кто-то же должен поливать овощи…»
«…поливать овощи…»
«…овощи…»
Глава 2
В первые дни мне удалось немного изучить комнату, в которой я находился. Точнее говоря, я смог рассмотреть ту ее часть, которая попадала в поле моего зрения.
Прямо надо мной, на потолке, висела старая неоновая лампа, выглядевшая так, будто ей ничего не стоило рухнуть в любой момент.
Справа от кровати был крюк для капельницы, которую медсестра меняла раз в день. Чуть дальше я различил прозрачную емкость, в которой находились черные воздуходувные мехи, поднимающиеся и опускающиеся подобно насосу. Именно этот аппарат и был моим «дыханием».
Слева стоял некий замысловатый аппарат со множеством дисплеев, огоньков и переключателей.
Позже я узнал, что это он контролировал мое дыхание, сердцебиение и количество питательных веществ, поступавших через трубку прямо мне в желудок.
За аппаратом виднелась часть окна. Оно-то и было источником моих мучений: свет, каждое утро проникающий в палату через окно, до боли слепил мне глаза. Это он будил меня, возвращая в мой личный ад на земле.
Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с теми душевными муками, на которые обрекало меня собственное сознание. Беспомощность, чувство вины, злость, страх и невозможность выразить эти эмоции – все это буквально сводило меня с ума.
Каждый день я мечтал только о том, чтобы уснуть и не проснуться; чтобы аппарат, поддерживающий во мне жизнь, наконец-то сломался, положив конец моим мучениям.
Какое право имели эти доктора держать меня здесь? Что толку сохранять мне такую жизнь? Я был чертовым овощем, не способным ни двигаться, ни разговаривать.
Меня переполняло чувство бессилия, мало-помалу перераставшее в ненависть – ненависть к тем, кто удерживал меня в больнице; ненависть к самой жизни.
Медсестра была права – уж лучше бы я умер! Тем не менее каждый день она приходила в
