его толкай, ширься, будет знать, как ребятишек проглатывать.
Привезли в больницу и сразу в операционную подняли. Слесарь только головой крутит, вырваться хочет, но его к каталке ремнями привязали и дежурных поставили, чтоб не ушел.
Прибежали врачи, профессора, кандидаты, смотрят и удивляются, через наушники слушают, что там внутри творится, говорят с мальчиком, а он уж отвечать им устал.
– Вынимайте, – кричит, – меня, я кушать хочу!
А они все медлят, ждут, когда студентов из академии привезут посмотреть. В коридоре бабушка плачет, мама, тетя Лида и дядя Петя, отец уже рукава засучи, ждет, когда слесаря выпустят.
– Голову оторву паразиту, – говорит.
Наконец, студенты приехали, привели их всех скопом в палату, не протолкнешься. Стали кишку в глотку проталкивать – а мальчишки и нет.
– В кишки ушел, – говорят.
Тут такая паника поднялась, конец света. Снимки стали делать, ультразвук, а профессора к операции готовятся, сам академик Гельфандбейн приехал, оперировать будет. Ну, разыскали мальчика где-то в тонкой кишке, на стол положили, дали наркоз и стали вскрывать.
Два часа операция шла и закончилась очень успешно. Мальчика родителям вернули здорового, но голодного. Ох, и напугался же он! Дома бабушка в угол поставила, коленями на горох, чтобы слушался, а мама с тетей торт и мороженое принесли – пусть ребенок полакомится после такого. А гостей сколько пришло – словно на день рождения. Только с тех пор он почему-то совсем расти перестал, видимо, от испуга.
Картузова выписали через месяц.
Ночной кошмар
Как-то ночью приснился Боре страшный сон, будто ни с того, ни с сего превратился он в здорового кабана с клыками, и его резать ведут. Ух, страшно! Ворвались всей толпой в хлев, когда он об стенку чесался, за уши ухватили и тащат. Он ну вырываться, ну кричать: «Да что ж вы, сволочи, делаете, я ж не кабан все-таки, жить хочу!». А они только пуще хохочут; один, самый здоровый, навалился на него сверху брюхом, да так и опрокинул на землю, словно мешок. Тот вырывается, копытами бьет, ему ноги веревками связали и поволокли наружу кулем, надрываются.
– Эх, и здоров у тебя боров, Петрович, – говорит сосед. – Его и не редут еще, а он уж визжит во все горло.
– На то он и хряк. Чтоб визжать, – кряхтит Петрович в ответ, а сам радуется.
– Помогите! Спасите! – Борька со страха чуть с ума не сошел, кричит, бьется изо всех сил, а его мужики сапогами под ребра – раз! Раз!
– Ну, чисто человек! – говорит один. – И не жаль его вам?
– А чего жалеть-то, – отвечает Петрович. – Только жрет, да в грязи кувыркается. Опять же, в огороде всю морковку да капусту разрыл. Тут вот, только я отвернулся, цыпленка загрыз на глазах. Моя уж замучила: прекрати, говорит, ты его, пока он нас самих с потрохами не слопал, зараза. Помоев не напасешься.
– Врет! Врет! Он меня впроголодь держит! – кричит Боря, а его уж не слушают, Петрович из-за голенища
