но так ничего и не выяснив, тоже покинула кухню. Если бы соседкам пришло в голову ещё немного покопаться в мусорном ведре, одна из утренних загадок, вероятно, нашла бы своё разрешение. А может быть, и нет. В общей комнатке что-то шуршало.
* * *
Около полудня Раиса отправилась по своим делам, намереваясь улучшить себе настроение с помощью покупок и бытовых услуг, а Вольская, следуя самой себе установленному распорядку, собралась на прогулку. В ту минуту, когда она подошла к входной двери, раздался звонок. Это означало, что либо кто-то пришёл в гости к Митиным, либо за дверью находится чужой. Количество звонков соответствовало расположению комнат в квартире: по мере удаления от парадного входа и приближения к чёрному оно увеличивалось. Гостям Елизаветы Марковны полагалось нажимать на кнопку дважды, посетителям Шуриков трижды, а Пичужкиных – четырежды. В отсутствие Митиных, на один звонок откликался, обычно, тот, кто находился ближе к двери. В настоящий момент это была Вольская. Знай Елизавета Марковна, какие неудобства ожидали её в самое ближайшее время, ни за что не стала бы открывать дверь, а тихо удалилась бы через чёрный ход.
Не спрашивая, кто там, она открыла. На площадке находились двое: невысокий, худощавый молодой человек с близко посаженными бегающими глазками и дородная тетёха, как отметила поэтесса, «с головой в кудельках». На полу рядом с ними стояли большой, по виду увесистый допотопный чемодан и неопределённой конфигурации тоже большая холщёвая котомка. Тетёха, молча, уставилась круглыми глазами на Елизавету Марковну, а молодой человек не очень уверенно произнёс:
– Здравствуйте, я Шурик. А это… моя тёща.
– Здравствуйте, – ответила Елизавета Марковна. – Вы в каком смысле, простите, Шурик? Вы к кому?
– Шурик он. Мы к Шурикам. Племянник он ихний. С-под Мурманска мы приехавши.
Немного удивившись, откуда у Шуриков «в-под» Мурманском могли взяться племянники, о которых раньше никто даже не упоминал, Вольская вежливо предложила парочке пройти в квартиру. Когда те переступили порог, она попыталась объяснить, что соседи в отъезде и вернутся ещё не скоро.
– А шо ж нам таперче делать-то? У нас тут, акромя Шуриков, никого. В гостиницу-та, поди, не устроисси… – опечалилась тётка.
– Понимаете, я вас в комнату к соседям впустить всё равно не могу. И права не имею, и ключа у меня нет… Но если вам совсем некуда пойти… А вы надолго приехали?
– Ну собирались четыре дня прожить… Билеты-то купили обратные… Но раз такое дело, мы их поменяем. Как-нибудь да уедем…– ответил молодой человек.
– Вы можете вещи пока у меня оставить… Да, оставляйте. Идите за билетами. Не волнуйтесь, никто их не возьмёт. Билеты, попробуйте поменять на вокзале. Сейчас вместе выйдем, я покажу, как лучше до метро дойти.
Где-то в глубине души Елизавета Марковна сомневалась в правдивости странных гостей и в правильности своего решения. Её смущала какая-то неправильность в их речи, какое-то несоответствие, но Вольская
