href="#n89" type="note">89. Заместитель наркома иностранных дел заверил китайского представителя в Москве, что китайская сторона может быть совершенно уверена в том, что в планы СССР не входит «осложнять или затруднять и без того трудного положения, которое создалось в Маньчжурии», что китайское правительство может «совершенно спокойно и свободно предпринимать те шаги, которые оно находит нужным в настоящем положении»90. В отношении официального Нанкина, согласно мнению И.В. Сталина, необходима «позиция сдержанности», но так, «чтобы не получилось отталкивания нанкинцев в объятия Японии», сдержанность «не должна лишать их надежды на возможность сближения»91.
СССР отверг попытки Японии воздействовать на формирование его отношения к маньчжурскому конфликту на основе аналогии с советско-китайскими событиями на КВЖД в 1929 году. Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР 21 ноября 1931 года в сообщении об отношении Правительства СССР к событиям в Маньчжурии заявил о недопустимости такого сравнения, поскольку действия советской стороны носили ответный характер на «грубое нарушение китайскими властями договорных прав СССР»92. И далее: не стоял вопрос «о возможности оккупации, хотя бы и временной, советскими войсками китайской территории, о смещении существующих властей и создании новых»; «не было тогда и отдаленнейшей возможности нарушения законных прав и интересов Японии»; «Советское Правительство не использовало при этом своего военного превосходства и слабости Китая для навязывания последнему каких бы то ни было новых условий или для разрешения проблем, не связанных непосредственно с возникновением конфликта»93.
В то же время Советский Союз после начала оккупации отвергал все попытки втянуть его в кампанию осуждения агрессии Японии, развернутую мировым сообществом, предпочитая действовать самостоятельно, в соответствии с установками Сталина, высказанными им еще до начала конфликта: «С Японией нужно поосторожнее. На своих позициях стоять нужно твердо и непоколебимо, но тактика должна быть погибче, поосмотрительнее…»94. СССР отказался от обращения к Японии и Китаю, как это сделали другие государства – участники пакта, с напоминанием «об обязательствах, взятых на себя обоими находящимися в конфликте правительствами, которые вытекают из пакта Келлога»95, не пропустил через свою территорию комиссию Лиги Наций во главе с В. Литтоном, направленную для выяснения причин вторжения японских войск в Маньчжурию, и в то же время на протяжении 1932 года неоднократно поднимал вопрос перед Токио о заключении договора о ненападении, который мог бы стать важным инструментом в деле улучшения советско-японских отношений96.
В стремлении избежать втягивания СССР в японо-китайский конфликт советское руководство любые действия противоборствующих сторон оценивало сквозь призму возможных провокационных намерений. Наиболее ярко это проявилось по отношению к представителям антияпонского
Документы внешней политики СССР. М., 1968. Т. 14. С. 535.
Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 199–200.
Документы внешней политики СССР. М., 1968. Т. 14. С. 670–671.
Там же.
Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 103.
Карахан в беседе с Мо Дэхоем заявил: «Важно не то, действуют ли японские войска в согласии с пактом Келлога или нет, а важно существо событий. А существо событий заключается в том, что японцы, не получив того, что они добивались получить дипломатическим путем, решили получить то же самое путем применения силы, – вот в этом существо дела. И то, что мы видим сейчас, – это есть обычная политика всех империалистических держав» (Документы внешней политики СССР. М., 1968. Т. 14. С. 590– 591).
Черевко К.Е. Указ. соч. С. 440–442.
