ее характере это никак не сказалось.
– Это Сидони виновата – потакала всем ее капризам, помогала нас дурачить. Я ничего не придумываю: она сама много раз упрекала себя в этом, когда Эмма умерла. Хороши детки – в грош родителей не ставят, даже Пьер, которого я любил, как сына. Когда думаю об этом, Альберта, у меня начинает болеть тут и тут!
Шамплен указал сначала на свою грудь, потом на лоб. Дрожащей рукой Альберта отставила подальше винную бутылку и в отчаянии посмотрела на супруга.
– Так ты расскажешь, что случилось, муж мой, или хочешь, чтобы мне стало плохо от твоих недомолвок?
Сгорбившись под гнетом своего горя, Шамплен выложил ей все, что узнал час назад в овчарне. Когда он умолк, расстроенная Альберта перекрестилась.
– Господи, не могу поверить! Пьер и Эмма! Мне очень грустно – так же, как и тебе. Но почему он решил рассказать обо всем именно сегодня? Припоминаю, как он стоял с букетом на кладбище… У него была причина принести цветы, и какая! И это – наш зять… Что же теперь делать? Господи, не хватало нам еще одной скверной истории!
Альберта заплакала, прикрыв ладошками рот, чтобы наружу не вырвалось ни звука. «Плоть слаба, – думала она. – Инстинкты и тяга к удовольствиям толкают нас на безрассудные поступки. Отец небесный, прости нас, несчастных грешников, прости!»
– Тут, любовь моя, я уж смолчать не смог. Ты должна быть со мной согласна – Дебьен не войдет больше в наш дом и не сядет с нами за стол. Жасент, если хорошенько подумать, не виновата, так что ей приходить можно.
Его жена плакала, стараясь не всхлипывать слишком громко, чтобы не разбудить Анатали, которая могла проснуться и в любую минуту появиться в кухне. Шамплен сочувствующе погладил Альберту по щеке, потом вынул из кармана большой клетчатый платок и стал вытирать ее слезы.
– Никогда в нашей семье не будет мира, – вздохнула женщина.
Шелест шагов по паркету заставил ее обернуться. Анатали толкнула притворенную дверь и вошла. Ее маленькое личико было перекошено от страха, и она дышала часто-часто, словно не пришла сюда, а прибежала.
– Бабуля, дед! – воскликнула девочка. – Я была одна в темноте! Мне стало страшно.
– На улице еще светло, – пробормотала Альберта, раскрывая девочке объятия. – Иди ко мне на колени, моя хорошая!
– Бабушка, ты плачешь?
– Ничего страшного, это от усталости. Ты проголодалась, Анатали? Намазать тебе хлебушка маслом?
Девочка прильнула к ее груди, пробормотав еле слышное «нет». Шамплен наблюдал за внучкой с таким выражением, какое бывает на лице ученого, столкнувшегося с загадкой природы. Он искал сходства между матерью и дочкой и не находил его в чертах малышки, по-детски неопределенных. Не было во внешности Анатали и ничего такого, что могло бы навести его на мысль, кто же отец девочки. Через некоторое время хозяин дома пожал плечами и резко встал.
– Зажгу лампу, – буркнул он. – Небо все в тучах, и темнеет быстро. И надо закрыть двери, чтобы нам втроем было тепло!
– А
