за окном снег.
– Сначала Лорик, потом – Жасент, теперь – ты, – дрожащим голосом произнесла она.
– А мне казалось, прошлым летом ты мечтала, чтобы все разъехались. Твое желание исполнилось!
– Ты злая! – крикнула Анатали; ее щеки покраснели от гнева.
Многое было для нее непонятно, однако она чувствовала, что Сидони нарочно так себя ведет, хочет обидеть бабушку, и поэтому та плачет…
– Я не хочу никого огорчать, я лишь решила хотя бы раз подумать о себе. Тебе не следует в это вмешиваться, Анатали. Мне очень жаль…
– Если так, ты могла бы поступить по-другому, – проговорила Альберта, всхлипывая. – Что скажет отец, когда придет вечером с работы домой? Он собирался попросить у тебя прощения.
– Поздно! Папа мог вчера зайти к дедушке. В воскресенье после мессы он даже не глянул в мою сторону, хотя это был идеальный момент для примирения.
Сидони перебросила через плечо большую кожаную сумку на длинном ремне и взяла чемоданы.
– Как ты собираешься нести весь этот скарб на улицу Лаберж? Дорогу снова засыпало снегом, – встревожилась Альберта. – Моя бедная девочка, я в моем положении помочь тебе не смогу. И как ты доберешься оттуда до вокзала?
– Съезжу дважды, если понадобится! – заявила молодая модистка с вызовом.
Но через мгновение и сама расплакалась.
У Сидони сдали нервы. Столкнувшись с банальным бытовым затруднением, которого она не предусмотрела, девушка заплакала – от раздражения, а не от горя. Решение нашлось быстро.
– Запрягу в повозку Карийона! Папа заберет его вечером или завтра утром. Я поставлю коня в дедушкин сарай.
– Не слишком ли много шума из-за пощечины, к тому же вполне заслуженной, Сидони? – задала вопрос Альберта. – Для всех нас было бы лучше, если бы ты не стала говорить о связи Эммы и Пьера. У тебя талант все портить, когда дела только-только начинают налаживаться. Лорик тоже часто этим грешил…
– Чему тут удивляться? Он ведь мой брат-близнец. Что же до пощечины… Десять лет назад я бы промолчала, теперь – нет. Береги себя, мамочка, я не хотела ни расстраивать тебя, ни провоцировать новые ссоры. Я как-нибудь выкручусь. И как только устроюсь в Сент-Эдвидже, позвоню тебе.
Анатали сунула палец в рот – привычка, которую в семье не одобряли. Но сейчас никто не стал ее ругать, и девочка воспользовалась моментом, чтобы как следует обдумать слова, крутившиеся у нее в голове. Смысл их был ей не совсем понятен. Взять хотя бы это странное слово близнец. Брат-близнец – это как? Новое слово было похоже на другое, которое она уже знала – кузнец. Воображение тут же нарисовало дядю Лорика – огромного, с черным от копоти лицом и молотком в руке. Но на фотографии, которую ей показывали, он был другой – красивый.
– А что такое расстраивать? – спросила Анатали после недолгого раздумья.
– Это когда из-за тебя другому человеку грустно и он плачет, – пояснила
