действительно собрался уезжать в Штаты?
– Да, – прошелестело сзади. – Это… это я во всем виновата. Я его просила уехать. Если бы он не сказал, что поедет, то и…
Слова на заднем сиденье пресеклись, и вместо них до Валерия опять донеслось рыданье. Сазан вышел из машины, обошел капот и сел на заднее сиденье.
– Ну тише, тише, – проговорил Сазан, отечески обнимая рыдающую девушку, – поплакали, и хватит.
Бандит чувствовал себя изрядно не в своей тарелке. С рыдающими девушками он не умел обращаться. Вот с мужиками, которые наставили на тебя ствол – это пожалуйста. Тут он знал, что и как делать. А с плачущими вдовами – извините… мне бы чего попроще. Парня с черным поясом и нунчаками.
Яна опять понемногу успокоилась и уже не билась о Валерия, а только время от времени вздыхала. Она ужасно напоминала карпа, выброшенного из воды, который сначала колотился-колотился хвостом по кухонному столику, а потом притих и заснул.
– А почему ты думаешь, что это связано – то, что он решил уехать, и стрельба? – тихо спросил Сазан.
– Не знаю. Я так чувствую.
«Я так чувствую». Что ж. Чувства надо уважать. Женская интуиция, говорят, большая вещь, хотя Нестеренко как-то не выпало до сих пор случая убедиться, чем это женская интуиция отличается от мужской.
– Как Санычев и Гаибов отнеслись к тому, что Игорь уедет?
– Как-как… На уши встали. Целыми днями ор стоял. «Ты не жалеешь Россию», «Без тебя завод станет», «Как ты можешь предавать Родину» и так далее, и так далее. Сами ему копейки платят, а туда же, о Родине.
– А они могли его… ну, ты понимаешь?
Яна вздрогнула.
– Зачем? Если бы он уехал, он бы еще, может, вернулся. А сейчас… Оттого, что его убить, он ведь на завод не вернется, а?
– А какие-нибудь секреты?
– Да кому в Америке нужны эти секреты, как на оборудовании девятьсот седьмого года рождения аспирин выпускать не хуже «Байера»!
Яна помолчала, потом прибавила:
– Демьян Михайлыч – он хороший человек. Если он тут разорялся, так ведь не для себя же, а для завода. Он такого не сделает. Никогда.
– А о том, что Игорь уезжает, кто-нибудь, кроме близких ему людей, знал?
– Нет. То есть знали, что приглашают, но он же все время отказывался.
– А отчего он такой грустный ходил?
– Да вот от этого самого. Они же его на части рвали. Приходит Гертцки: «Игорь, вы гениальный биохимик, вам надо свою лабораторию, тыр, пыр…» Потом приходит Демьян Михайлыч: «Да как ты можешь! Да мы ж тебя из грязи вытащили! У нас ни копейки не было, завод на боку лежал, а мы твоей матери операцию в Швейцарии сделали, я деньги черти где для этого занимал…» А потом, это же его ужасно дергало. У него же институт при заводе, лаборатория, он в ней днями пропадал. Он сидит себе, над микроскопом медитирует, а к нему какой-нибудь начальник цеха грязными сапожищами: «Витальич! А как бы нам левой ногой да через правое ухо…»
Мимо в сторону
