target="_blank" rel="nofollow" href="#n_133" type="note">[133].
Я попытаюсь разрешить или сгладить противоречие между приведенными фрагментами из Ульпиана и общими принципами и другими фрагментами.
Для этого прежде всего смогут послужить некоторые моменты, сами по себе правильные, а также немаловажные, но все же еще недостаточные для поставленной цели.
Во-первых, выше уже было отмечено, что некоторые результаты литисконтестации имеют много общего с результатами mala fides, и эта общность результатов могла, пожалуй, послужить поводом для не очень осторожного высказывания, что mala fides действительно связана с литисконтестацией. Такое объяснение применимо к некоторым, до сих пор еще не упоминавшимся фрагментам[134]; его явно недостаточно для абсолютных высказываний Ульпиана.
Во-вторых, относительную mala fides все же можно допустить в качестве результата литисконтестации. Ведь даже если ответчик твердо уверен в своем праве, он все же не может скрыться от возможности проиграть процесс. Поэтому если путем отчуждения или потребления вещи он умышленно ставит себя в положение, в котором невозможно выполнить возможное присуждение, то в этих действиях (даже если не в продолжении самого владения) заключается недобросовестность, поскольку в иске он должен был увидеть требование воздержаться от подобных действий[135]; из-за них, если он все же их совершает, он впадает в mala fides[136]. Именно в этом отношении Ульпиан действительно приписывает изначально добросовестному владельцу ответственность, аналогичную praedo, начиная с момента литисконтестации[137]. И все же даже правильности этого замечания недостаточно для объяснения абсолютного утверждения Ульпиана, что любой ответчик действительно является недобросовестным владельцем начиная с момента литисконтестации[138].
Настоящее решение затруднения заключается в особом характере правоотношений, с которыми мы здесь – в случае иска о наследстве – имеем дело и к которым обращаются как решение Сената императора Адриана, так и Ульпиан в приведенном фрагменте.
В решении Сената Адриана (Sc. Juventianum) говорится непосредственно только о hereditatis petitio фиска о caduca hereditas и при этом в нем говорится о двух видах ответчиков: о добросовестном владельце и наряду с этим о таких, qui bona invasissent, cum scirent ad se non pertinere, которых древние юристы обычно называли «praedones». В большинстве случаев под этими praedones понимают обычных воров или разбойников, что совершенно неправильно. Напротив, взаимосвязь тут следующая.
Согласно древнему римскому праву, вообще любому лицу разрешалось самостоятельно взять себе наследственные вещи, которыми еще не завладел наследник, и сделать их своей собственностью благодаря одногодичному приобретению в силу давности. Этим странным институтом права намеревались побудить наследника к быстрому вступлению во владение наследством[139]. Подобные же владельцы обладали двусмысленным характером и располагались в известной степени посередине между добросовестными
L. 31, § 3 de her. pet. (5. 3). Добросовестный владелец не отвечает за небрежное отношение к делу вплоть до литисконтестации: «postea vero et ipse praedo est», а именно в отношении указанной ответственности, так что здесь «praedo est» равнозначно «praedonis loco est» (L. 45 de rei vind. (6. 1)). Но особенно это выражено в L. 25 § 7 de her. pet. (5. 3) в словах: «post motam controversiam omnes possessores pares fiunt, et
L. 10 C., de adqu. poss. (7. 32): «ex interposita contestatione, et causa in judicium deducta, super jure possessionis vacillet ac dubitet».
Это правильное замечание встречается у Глюка (
L. 25, § 2 de her. pet. (5. 3): «ait Senatus: Eos, qui bona invasissent… etiamsi ante litem contestatam fecerint,
В особенности этим не объясняются слова в L. 25, § 7 de her. pet. (5. 3): «post motam controversiam…
