после смерти Маяковского Тынянов писал Шкловскому о поэте, что тот «устал 36<-ти> лет быть двадцатилетним» (ПИЛК. С. 483). Пока же, в 1927 г. (конец десятых чисел сентября) Тынянов писал Б. В. Казанскому по поводу планировавшейся серии книг о современных писателях: «О Маяковском должен написать Бор<ис> Мих<айлович Эйхенбаум>. Я бы мог о нем теперь писать только памфлет». Памфлетом в миниатюре стала эпиграмма на поэму «Хорошо!»449.
Среди тех, кто, казалось, должен был быть упомянут, но отсутствует в приведенных программах, – И. Эренбург.
Он фигурирует в других планах, связанных с остро интересовавшей Тынянова «сверхтемой» – «Восток и Запад» (ПТЧ. С. 32), видимо, не столько как личность, сколько как деятель русско-европейского литературного обмена. Что касается личности, то негативные оценки прозы Эренбурга, высказанные Тыняновым в 1924 г. («Литературное сегодня» – ПИЛК. С. 153–155; «200.000 метров Ильи Оренбурга» – Жизнь искусства. № 4), можно думать, предопределили отношение и к самому автору при встречах с ним за границей в конце 1928 – начале (первые дни) 1929 г. Как писал тогда Тынянов Шкловскому, – «не поладили»450. Эренбург, однако, передавал свои впечатления иначе – в одном из писем (от 5 января 1929 г., из Парижа) говорится: «Я только что вернулся из Берлина и Праги. Там провели мы с Якобсоном, Савичем и Тыняновым немало подходящих ночей»451. Вернувшись в Ленинград, Тынянов писал Шкловскому: «Когда я сидел с Оренбургом, я ясно видел: человек второго сорта, и все делает второсортным. Когда говоришь с тобой, все первого сорта. Это вовсе не любовь к тебе, а только литературный факт»452. Здесь опять-таки характерно стремление, биографически осуществляемое, рассматривать отношения с людьми сквозь призму литературных. Этот по происхождению опоязовский угол зрения в 30‐х гг., с изменением условий литературной жизни, становился все менее актуальным. С другой стороны, личные обстоятельства сгладили и упростили отношения с Эренбургом – его гостеприимством Тынянов пользовался через семь лет, когда приехал в Париж для медицинских консультаций. 26 февраля 1936 г. он сообщал Кавериным о том, что радушно принят четой Эренбургов, а через месяц писал тем же адресатам: «Люба за мной ходит как за ребенком»453. В мемуарах Эренбург говорит о Тынянове именно с точки зрения отношений, установившихся в 1936 г., и вовсе не упоминает его резких отзывов о своей ранней прозе.
Не называет он и советских тем их бесед, как если бы обсуждались только французские и европейские дела (хотя определенная осторожность в разговорах между сдержанным, как его рисует мемуарист, Тыняновым и политически искушенным Эренбургом вполне вероятна). Такой темой (кроме очевидных, вроде «дискуссии» о формализме) могло быть, в частности, положение Бухарина, который в те же месяцы находился в Париже. Несомненно, именно Эренбург связал Тынянова с Эльзой Триоле. 2 апреля 1936 г. Тынянов передавал
Это четверостишие было напечатано в последние годы по меньшей мере четырежды, с разночтениями: 323 эпиграммы / Составитель Е. Эткинд. Париж, 1988. С. 52;
Один из наиболее удачных текстов тыняновской юмористики остается, по-видимому, малоизвестным, хотя и был опубликован. Это новогодние куплеты, цитированные в письме Каверина Льву Лунцу от 14 января 1924 г. (Новый журнал. 1966. Т. 83. С. 139–141; публикация Гарри Керна; Каверин включил письмо в свою книгу «Вечерний день», но без куплетов, кроме одного, и относящихся к ним фраз: Звезда. 1979. № 3. С. 86–87; отд. изд. – М., 1980. С. 57–59, единственный цит. куплет – с. 41, прим. 3): «Пели частушки, сочиненные Юрием:
* Возможно, здесь должно быть:
Было еще на кого-то, не припомню. Кончалось:
Еще на Слонимского:
Во втором куплете имеется в виду Н. Н. Никитин, написавший книгу очерков «Сейчас на Западе» (она была высмеяна в рец. Замятина: Русский современник. 1924. № 2. С. 287–288; ср. его же «эпитафию» Никитину, обыгрывающую использованное в рецензии именование автора книги «полпредом»: Russian Literature Triquarterly. 1973. № 7. Р. 428; там же, p. 427, «эпитафия» Федину – ср. другую «эпитафию» ему, которую считают тыняновской: 323 эпиграммы. С. 53; по поводу книги Никитина ср. еще ПИЛК. С. 159; ЭОЛ. С. 366;
Возможно, к этим же частушкам относится четверостишие, приведенное в воспоминаниях Е. Г. Полонской и обыгрывающее, как поясняет мемуаристка, «модную в те годы» тему омоложения (отрывок воспоминаний опубл. М. Полонским и Б. Фрезинским: Час пик. СПб., 1995. 31 мая. С. 14; часть этого текста, о Тынянове в эвакуации в Перми: Знамя труда. Резекне. 1990. 19 июля. С. 2):
Именно в декабре 1923 г. Тынянов сообщал Шкловскому о том, что формалисты и Серапионы «фактически взяли на себя „Жизнь искусства“: я редактирую литературный отдел» и т. д.; это сказалось на новогоднем номере (см. ПИЛК. С. 548–549) – он вышел 1 января 1924 г. «омоложенным».
См.: Даугава. 1988. № 6. С. 119. [См. наст. изд. С. 200. –
РГАЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 724.
