лица смягчились, а дыхание сделалось ровным.
– Да… – тихо выдохнула она. – Да… Так… Так хорошо.
И стала медленно садиться. Близнец продолжал держать ладони сомкнутыми над её головой, не касаясь, однако, волос.
– Я помню… лето, у бабушки на даче… качели… папа ловит рыбу… папа, не надо, она живая, ей больно…
Близнец уже не просто держал ладони, он делал движения, будто месил невидимое тесто.
– Школа… Антон… зачем лезть целоваться, когда не умеешь?.. ура… я поступила… сессия… Иван… Сергей Анатольевич… кружок… Стругацкие… хватит… хватит!
Близнец сделал особенно закрученное движение и резко отдёрнул руки.
Серые глаза открылись.
А ведь они не совсем серые – с зеленцой.
Женщина смотрела осмысленно, смертная тоска ушла с лица.
– Что происходит? – спросила она.
– Женечка, послушайте, – заторопился Дубровин. – Мы пришли спасти вас.
Подобие улыбки скользнуло по бескровным губам.
– Вы шутите. Это какой-то очередной иезуитский эксперимент.
– Нет! Пойдёмте же. У нас мало времени!
Дальнейшее доктор помнил туманно. Вот он запер Зину, храпящих санитаров, вот пишет близнецам адрес – отвезёте, там укроют. Вот звонит на проходную – Корнилыч, отворяй, срочный вызов. Вот лихорадочно ищет в каптёрке, во что бы переодеть Евгению, близнецы свою одёжку отыскали, а для Жени нашлось лишь замызганное драповое пальто, ничего, сойдёт. На улице ливень, доктор под козырьком машет на прощанье больничному катафалку, – так персонал называет это почтенное средство передвижения, но двое возвращаются и, не обращая внимания на струи воды, стекающие по лицам, глядят в само сердце:
– Кто мы?
«Пациенты», – думает доктор. Боже, конечно же, пациенты. А он? Что он наделал? Совершил преступление, говорит голос внутри. Восстановил справедливость, возражает другой. «Шизофрения», – обречённо ставит сам себе диагноз доктор.
Машина вылетает за территорию. Ещё не поздно позвонить, перехватят. А он что-нибудь да придумает. Доктор на ватных ногах возвращается в ординаторскую и набирает ноль-два.
– Алло, это… это скорая помощь?
– Мужик, ты чё, нажрался, пальцем в нужную дырку не попадёшь? – донеслось из трубки. – Милиция это, а «скорая» – ноль-три.
«Не могу», – доктору сделалось вдруг легко. Пусть будет так. А он тоже не пропадёт. «Москвичонок» припаркован за «пожарной калиткой», двоюродная тётя по матери в Донецке после двух замужеств – не вычислят. Сейчас домой, самое необходимое, сберкнижку, деньги, документы – и на вокзал.
– И хрен меня достанешь! А девочка пусть живёт.
Доктор показал неведомо кому выразительный русский жест.
Красный москвич, натужно скрипя дворниками, пёр сквозь ливень к вокзалу. Доктор Дубровин улыбался. Он был счастлив.
События в больнице никаким краем не
