вокруг этюдника Тимура. Дмитрий подорвался – выскочить в окно и надавать по шее, но кинул взгляд на предмет и передумал: что-то, завёрнутое в бумагу и обвязанное верёвкой.
«Что-то» оказалось таки булыжником, а вот на внутренней стороне бумаги крупными буквами размашисто выведено: «Приходи, как стемнеет. Нужна помощь. о. Георгий».
«о.», – а, отец Георгий!
Апатию как рукой сняло.
Она была словно из китайского фарфора. Худая, как спичка, бледная до прозрачности, но с невозможными серо-зелёными глазами…
Дмитрию стало стыдно. Как же он прокололся, почему не «дожал» близнецов в больнице, почему не догадался, куда делось хвалёное чутьё? С другой стороны – вот они, невозможные глаза… Интересно, что с доктором Дубровиным? И почему всё-таки его, Дмитрия, проигнорировали. Обида и злость играли в капитане Белозёрове.
– Вот так Господь управил, – закончил историю отец Георгий.
И шумно глотнул из чашки.
– Это ты её тогда не видел, сынок, – продолжил он. – Сейчас вычухалась маленько.
– Евгения, – перебил его Дмитрий, – вы подтверждаете, что вас излечил, мнэ… близнец?
– Я плохо помню события до этой минуты, – она говорила очень спокойно, с лёгкой иронией. – Знаете, когда вам ежедневно вкатывают два кубика аминазина и ещё кучу всякой дряни, поневоле перестаёшь соображать. Но – да, отец Георгий очень точен в описаниях.
– А как же вас, за что?
– О! А вы и не догадываетесь?
– Одно дело догадываться, другое – знать. От моих догадок мало проку.
Дмитрий с некоторым злорадством глянул на священника, мол, принимай обратно свою же подачу.
Тот лишь усмехнулся в бороду.
– Приехала из Подмосковья, поступила в Московский Горный, на четвёртом курсе образовалось что-то вроде кружка. Стругацких перепечатывали… Даниэля с Синявским, статьи Сахарова по теории конвергенции.
– Чего?
– Теории постепенного стирания различий между капитализмом и социализмом.
– Экая антисоветчина.
– Так мне и сказали в Конторе Глубокого Бурения. Товарищ майор. Или в тюрьму или…
– Это понятно, в осведомители.
– Вот именно. Пришлось отказаться и от того, и от другого. А он мне: тогда, гражданочка, есть третий путь… понимаете?
– Да уж. Услуги интимного характера.
– Я ведь красивая была… Исцарапала его холёную харю в кровь.
– Всё, дальше понятно, – оборвал Дмитрий. – Не может советский человек в здравом уме и твёрдой памяти применить насилие к работнику органов. Только сумасшедший.
Да, такого комитетчики не прощают. Девчонку закатали по полной. Если бы не доктор Дубровин, ещё год-два догнивала бы. И всё.
– Димитрий, – прогудел отец Георгий. –
