а также могущественными государствами Центральной Европы – Австрией, и Саксонией и Польшей. Зная о взглядах Бестужева, Фридрих полагал, что достижению политических соглашений между ним и императрицей мешал только вице-канцлер. Поэтому данную преграду нужно было непременно устранить.
По расчетам Фридриха, некоторые политические хитросплетения можно было сгладить, если он примет участие в поисках невесты для пятнадцатилетнего племянника императрицы, которого она сделала своим наследником. За год до этого прусский посол в Санкт-Петербурге сообщил, что Бестужев пытался убедить императрицу выбрать дочь Августа III, курфюрста Саксонии и короля Польши. Этот брак, если бы он состоялся, мог стать критическим моментом в политике вице-канцлера по созданию альянса против Пруссии. Фридрих вознамерился предотвратить брачный союз с саксонской принцессой. Для этого ему нужна была немецкая принцесса из достаточно знатного рода. Когда императрица Елизавета выбрала Софию, маленькую пешку из княжества Ангальт-Цербстского, Фридриха это устроило как нельзя лучше.
К новому, 1744, году переговоры по этому вопросу достигли критической точки. Настойчивые требования соблюдать секретность и действовать как можно быстрее, изложенные Брюммером в письме Иоганне, а также вновь повторенные в письме Фридриха, были вызваны тем, что Бестужев продолжал давление на императрицу по поводу саксоно-польской принцессы Марианны. Теперь, когда Елизавета выбрала Софию, они с Фридрихом хотели, чтобы гольштейнская принцесса добралась до Санкт-Петербурга как можно скорее. Для Фридриха было важно, чтобы у императрицы не осталось времени изменить свое решение.
Фридрих II хотел поскорее увидеть принцессу из Цербста, чтобы самому оценить, какой прием может быть оказан ей в Санкт-Петербурге. Однако по прибытии в Берлин Иоганна, либо переживая, что София может разочаровать короля в его ожиданиях, либо опасаясь, что Фридрих больше заинтересован в ее дочери, нежели в ней самой, явилась ко двору одна. Когда Фридрих спросил ее о Софии, Иоганна ответила, что ее дочь заболела. На следующий день она снова предоставила такой же ответ. Когда же от нее потребовали объяснений, она сказала, что ее дочь не может явиться ко двору, так как у нее нет соответствующего данному месту наряда. Потеряв терпение, Фридрих приказал немедленно передать Софии платье одной из его сестер.
Когда София наконец-то явилась, Фридрих увидел девушку, которую нельзя было назвать ни красавицей, ни дурнушкой, она была одета в платье, не подходившее ей по размеру, без украшений, с ненапудренными волосами. Робость Софии сменилась удивлением, когда девушка узнала, что именно она, а не ее мать или отец будет сидеть за столом с королем. Вслед за удивлением пришел ужас, когда ее усадили рядом с монархом. Фридрих попытался успокоить девушку. Он говорил с ней, как вспоминала позже Екатерина, «об опере, театре, поэзии, танцах, и я сама уже не помню о чем, но, наверное,
