style="font-size:15px;"> – Ништо! Ты живучий. Раз ночью не помер, Бог даст – и теперь не помрешь, – махнул рукой Митроха и выскочил за дверь.
Лапша очнулся от того, что его кто-то тормошил и дергал. Сначала испугался и замахал руками, потом узнал целовальника, который со знахаркой бабкой Матреной пытался перетащить его на лавку. Матрена – здоровенная, плечистая тетка, которую в селе все звали почему-то Телепихой – оттеснила бестолково суетящегося Митроху и, крякнув, в одиночку водрузила Лапшу на лавку.
– Эк, отъелся-то, боров, – проворчала она, переводя дух.
От боли в груди у Лапши потемнело в глазах, он стонал, охал, но терпел.
– Как же тебя угораздило так? – сердито спросила Телепиха. – Чай, поди, спьяну навернулся?
Лапша, хрипло дыша, покивал головой – мол, да, спьяну.
–А Катюха твоя где? – продолжала допрос знахарка. – Опять, что ли, из дому выгнал. Вот тебя, дурья башка, Бог-то и наказал. Была бы жена дома, так давно за мной сбегала.
Староста аж зашипел от злости – пользуется, старая карга, что он без сил, вот и куражится.
– Ты давай лечи, а не проповеди читай. Ишь, будет она мужику указывать, как с бабой жить!
Телепиха обиженно поджала губы, но промолчала и, стащив замаранную рубаху, стала осторожно ощупывать украшенную кровоподтеками грудь Лапши.
– Как же ты так сподобился, ровно бык рогами боднул?– удивленно проворчала бабка.
– Пьяный, говорю, был, на табурет упал, а тот ножками вверх валялся, – прохрипел страдалец.
– С полатей, что ли, упал? – скептически хмыкнула знахарка.
– Почему это, с полатей?
– Да уж больно сильно ударился.
– Ты чего тут докапываешься?! Дознатчица выискалась! Лечи, давай, а не языком балаболь! – разозлился староста и снова закашлялся.
– А ты, Тишка, не ори на меня. Тебе теперя, не то что орать, говорить не след, чтобы грудь не тревожить, – цыкнула Телепиха и, повернувшись к Митрохе, сердито бросила, – А ты не стой столбом – пошарь в избе, найди холстину подлиннее. Печь затопи, да не сильно, так, малый огонь разведи, чтобы воду согреть.
Пока целовальник возился у печи, знахарка ловко перетянула холстиной грудь Лапши, без особого труда ворочая грузное тело. Староста только кряхтел, охал, да ругался матерно. Потом, сморщившись, пил горячий отвар горьких и пряных трав. Телепиха что-то бубнила себе под нос, изредка поминая Христа Спасителя и Богородицу, кропила Лапшу водой из баклажки, вытащенной из своей необъятной сумы. То ли от питья, то ли от заговора, а может от тугой повязки полегчало, боль ушла, и старосту стало клонить в сон.
– Ну, чего, тетка Матрена, – донесся до него голос Митрохи. – За попом-то бежать? Помрет Лапша, али как?
«А ведь помру – не пожалеет никто», – с тоской подумал староста. Мысль о том, что плакать по нему уж точно никто не будет, была горькой, но придала силы, и он зло прохрипел:
– Не помру, не надейся! И на сундук-то не косись. Пропадет чего
