глаз дома и дворовые постройки. Зато улицы стали уже и грязнее. Желто-бурый от навоза, плотно утоптанный снег казался экзотическим дорожным покрытием. На сугробах, на заснеженных крышах лежал слой сажи и копоти, и зимний город был не белым, а серым. Такими же серыми были спешившие по своим делам люди в длиннополых кафтанах, надвинутых на глаза шапках с угрюмыми, озабоченными лицами. На чужака косились недобро, с подозрением оглядывали с ног до головы, словно оценивали справную одежку и оружие или мерку для домовины10 снимали.
Алексей поеживался, отводил глаза, думая, в какой же неуютный мир он попал. «Вот тебе, и Белокаменная Москва, – с недоумением размышлял молодой человек, представлявший русскую столицу XVII века по картинам Васнецова. – И где же расписные терема, стрельцы в разноцветных кафтанах, улыбчивые, румяные женщины в пестрых платках?» Серо-коричневый мир был насквозь пропитан едким дымом, который струился из волоковых окон, плыл по узким улочкам, цеплялся за частоколы. На миг Алексею почудилось, что это и не дым вовсе, а паутина, опутавшая город. Она тянула серые нити от дома к дому, от забора к забору, клочьями свисала с закопченных крыш, липла к рукам, лицу. И большие мохнатые пауки уже бежали, перебирая лапками, норовили забраться за ворот, цеплялись за волосы. Алексей вздрогнул, к горлу подкатил комок, закружилась голова, и он привалился к забору, стараясь справиться с дурнотой. Ощущения омерзения и ужаса были настолько сильными, что захотелось немедленно вырваться из липких тенет и с воем бежать прочь из паучьего гнезда.
Внезапно видение исчезло, мир снова стал обычным, серым и унылым, но без этой потусторонней жути. «Морок!» – мелькнуло в голове. Парень скрипнул зубами, сплюнул горькую слюну и, отдышавшись, пошел дальше. Впереди показался полузанесенный снегом ров с деревянным мостиком, а за рвом вздыбился вал с крепостной стеной и шестиугольными деревянными башнями. «Стена Земляного города! – вспомнил Алексей. – Это же, по сути, граница Москвы».
Построена крепость была сравнительно недавно, уже при Борисе Годунове, и прозвана в народе Скородомом, за то, что сооружалась в спешке, но весьма основательно – мощная стена из огромных бревен, глухие башни и бойницы, в которых виднелись жерла пушек. Растущая Москва выплескивалась за границы Земляного города, широко растекалась посадами и слободами, улочками и переулками, но, собственно, столица начиналась за Скородомом. Там, подумалось Алексею, будут и терема и каменные палаты, и широкие улицы. Там, дальше – и Белый город, и Китай-город, и сам Кремль. Молодой человек повеселел и забыл и о своей тоске, и о странных видениях.
У ворот уныло топтались замерзшие стрельцы и, чтобы хоть немного согреться, выбивали дробь подкованными каблуками.
– Кто таков? Откуда будешь?
Рыжебородый стрелец, поигрывая бердышом, заступил Алексею дорогу. Видно было, что служивые застыли на морозе и рады сорвать свое дурное настроение на чужаке.
Молодой
Домовина – гроб.
