детина в форме сержанта НКВД. Не дав опомниться, детина заорал дурным визгливым голосом:
– Как тебя звать, с-сука? – после чего на мою голову обрушилась увесистая оплеуха, сбила меня на пол и оставила там беспомощного. Надо мной завис здоровенный кулак, и тот же дурной голос проверещал:
– Отвечать, когда спрашивают, падла!
Я закрыл глаза, надеясь умереть сразу, но в место зубодробящего удара к опухшей щеке прикоснулась узкая холодная ладонь, и ласковый девичий голос скороговоркой полился мне в уши:
– Ну что ты, что ты? Видишь, уже совсем-совсем не больно, ни капельки не больно…
Явственно я ощутил, как спадает опухоль на лице и перестает шуметь голова. Открыв глаза, я увидел склонившуюся над собой девушку с необыкновенной красоты небесными глазами, в одной полотняной сорочке; приподнявшись, я попытался охватить её руками и прижать к себе, но она увернулась и сильно толкнула руками в грудь. Больно ударившись затылком о пол, я на какое-то время отключился. Когда же сознание вернулось и я вновь смог обрести визуальный контакт с происходящей вокруг меня чертовщиной, то надо мной уже склонилось аскетическое лицо узника подземелья с пронзительным взглядом, и я услышал вкрадчивый шёпоток:
– Женщин любишь? Ну а золото, золото?!
«Кащей…» И я без раздумий выдохнул в ответ:
– Люблю… Люблю!
– Тогда возьми! —в полный голос, надсадно протрубил искуситель.
Тут же по невидимому повиновению властной руки моему взору предстал беззаботно булькающий горшочек в окне печи. По его бокам стекало что-то жёлтое. Медленно я встал, медленно подошёл к печи и медленно протянул руки к горшочку. Я и не думал, что способен на такое, но в тот момент за меня рассуждал кто-то другой. На сцене происходило сюрреальное действо с моим непосредственным участием, и мне нельзя было испортить роль. Сначала мне показалась, что боль в ладонях просто нестерпима, но тут я осознал, что горшочек-то совсем холодный. «Фокусники, мать вашу…» Пот всё-таки лил по мне ручьём.
Когда я обернулся, кащей уже исчез. Бабуля стояла, скрестив руки на груди, обволакивала меня синевой и бормотала:
– Женщин любишь, золото любишь… Есть в тебе силушка-то, есть – да против лешего одно не совладаешь, и себя, и душу потеряешь…
Заметив, что чешет стихами, яга захихикала.
Тут в дверь сильно постучали, судя по звуку – ногой, и настроение у бабки резко сменилось прямо на противоположное.
– Принесла, нелёгкая, заступничков… – проклекотала она.
Дверь распахнулась сама, и в избу зашли два колоритных персонажа: оба высокие, бородатые, в кольчугах на голое тело, со спутанными залежалыми волосами и босыми сурового оттенка ногами. У одного меч висел слева, у другого – справа. Правша выглядел постарше, он и забасил первым, обращаясь к хозяйке:
– Ну здорово, карга!
Та что-то неразборчиво пробурчало в ответ, явно недружелюбное.
Вслед
