оказалась, что бабка лопочет следующее:
– Вот сраму-то на старости претерпела, вот дура-то… Всё сделаю, милок, всё сделаю. Сейчас-сейчас…
– Ну, то-то!
Степаныч с Лёхой заметно расслабились. И зря. Не переставая бормотать под нос, бабка вдруг как-то очутилась в ступе и, компенсировав отсутствие метлы невесть откуда взявшейся в руках поварёшкой, ловко сделала по комнате круг на бреющем полёте, хлопнув при этом по лбу и Лёху, и Степаныча, после чего вылетела наружу, оставив обоих недоумённо сидеть на полу. Первым, как и положено, в себя пришёл дядька и сразу грамотно заорал:
– Лёха… раскудрить твою тудыть… ты пошто старую проворонил?
Возложив таким образом ответственность за упущенную победу на всё ещё не очухавшегося Лёху, дядька переключил своё внимание на меня:
– Пошто лыбишься-то, прихвостень змеиный? А ну пошли в стан, поговорим там… по душам!
Мой за последние сутки довольно вялый внутренний голос вдруг прорезался и чётко подсказал, что подобного рода разговор с тремя десятками бомжеватого вида заступничками вполне может закончиться для меня в каком-нибудь близлежащем дупле… но делать было нечего. Вздохнув, я первым поплёлся к выходу.
Глава 4
Стан богатырей располагался на поляне с живописными видами на лес, болото и сортир. Жили богатыри в палатках; на мой вопрос, где они зимуют, Степаныч нахмурил брови и бросил, что в схронах. Мне стало интересно, как это Аделаида Ивановна справляется с натиском тридцати с лишним мужиков в ненастную погоду, и я решил при случае (ох, представится ли?) расспросить её об этом поподробнее. Мимоходом я заглянул в одну из палаток, откуда на меня шибанул перезрелый запах сена, пота и шкурок убиённых зверьков, распятых на деревянных колышках.
Сели в теньке за добротный деревянный стол. Народу собралось человек двадцать; остальные, видимо, шлялись с разными намерениями по лесу. Обстановка поначалу была довольно-таки напряжённой. За всё время распития трёх кружек забористой и приятной на вкус медовухи Степаныч обратился ко мне с единственной фразой: «Тебя Машка к яге привела?» и, после моего утвердительного ответа, буркнул: «Я бы эту Машку…», на что богатыри дружно закивали, выражая полное единомыслие со своим дядькой.
« Стосковались ребятушки по матриархату…», – подумалось мне, когда я вливал в себя очередную порцию душистого зелья. Тосты за здравия присутствующих при этом не произносились. Закуска была преимущественно растительного происхождения.
Наконец Степаныч подобрел.
– Ну что, мать твою ети… как вам наши калачи? – довольно добродушно молвил он.
Я был готов подхватить начавшийся разговор:
– Калачи… мать вашу ети… съели мыши, как харчи.
Степаныч озадачился:
– Аллегория?..
– А хрен его знает…
Я принял ещё кружку. Степаныч крякнул:
– Только такого удальца нам тут и не хватало…
Я обиделся:
