воспринять мысль и чувство таких произведений русской словесности, как стихотворение Сергея Есенина «Иорданская голубица», где, кроме самого названия, встречаются такие слова, имена, образы и аллюзии: «С дудкой пастушеской в нивах / Бродит апостол Андрей»; «Мати Пречистая Дева»; «Все мы, все когда-нибудь / В тех благих селеньях будем»; «Кто сегодня был любимец – / Завтра нищий человек»; «Дождиком в нивы златые / Нас посетил Авраам»; «Буду тебе я молиться, / Славить свою Иордань». Как стихотворение Осипа Мандельштама, начинающееся так: «Отравлен хлеб и воздух выпит. / Как трудно раны врачевать! / Иосиф, проданный в Египет, / Не мог сильнее тосковать!». Как такие строки стихотворения Бориса Пастернака «Гамлет»: «На меня наставлен сумрак ночи / Тысячью биноклей на оси. / Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси». Как такие строки стихотворения Ивана Бунина «Люцифер»: «Великий сфинкс, исполненный печали, / Лежал в песках. Израиль, чуждый всем, / Сбирал, рыдая, ржавые скрижали. / Христос покинул жадный Вифлеем». Как библейская сюжетная основа стихотворений Владимира Ходасевича «Путем зерна» и «Слезы Рахили» и стихотворений Анны Ахматовой «Рахиль», «Лотова жена», «Мелхола». И т. д. и т. п.
То же можно сказать и о прозаических произведениях. Невозможно постигнуть глубину содержания и художественное обаяние таких текстов художественной прозы, в которых описываются православные традиции и поступки православных людей, например «Лето Господне», «Неупиваемая чаша» Ивана Шмелева; «Афон», «Валаам», «Преподобный Сергий Радонежский» Бориса Зайцева; «Анафема» Александра Куприна; «Однодум», «Соборяне», «Запечатленный ангел», «Очарованный странник» Николая Лескова и др. Перечень произведений русской поэтической и прозаической классики, так или иначе связанной с сюжетами, образами и языком Библии и текстов отцов Церкви, можно продолжать и продолжать.
Аргументом в пользу церковнославянского языка как языка богослужебного, а также сохранения живой связи с ним русского литературного языка служат его высокие эстетические качества. Это можно иллюстрировать простым сравнением текстов Евангелия на церковнославянском языке и текстов Евангелия на современном бытовом русском языке. Ср., например: Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (церковнославянский вариант) и Счастливы те, кто жаждет праведности – они будут удовлетворены (вариант на современном русском взят из протестантской «Книги жизни», изданной обществами «Библия для всех» и «Лайф Паблишер» в сотрудничестве с христианскими церквями в СССР (1990)). Церковнославянский текст – развернутая метафора, современный русский текст лишен этой образности. Кроме того, содержание концепта «правда» значительно шире содержания концепта «праведность» (недаром последний не рассматривается в таком капитальном труде, как «Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования» Ю. С. Степанова [Степанов 1997]). В современном
