времени дежурный камердинер, обеспокоенный тем, что государыня долго не выходит, рискнул приоткрыть дверь и в ужасе отпрянул: императрица без чувств лежала на полу, грудь ее хрипела, «как останавливающаяся машина». Ее перенесли на кровать, прислуга принялась хлопотала вокруг нее. При появлении в комнате верного Захара, придворного истопника, Екатерина приоткрыла глаза, поднесла руку к сердцу, выражая на лице мучительную боль, и впала в беспамятство – теперь уже навсегда.
Узнав о несчастье, Александр первым делом подумал об отце. Вызвав Ростопчина, он попросил его немедленно ехать в Гатчину, прибавив, что хотя граф Николай Зубов и послан туда братом, но Ростопчин лучше сумеет от его, Александра, имени рассказать о внезапной болезни императрицы.
Павел Петрович проводил этот день обычным образом: утром катался на санях, потом вышел на плац и прошел с дежурным батальоном в манеж, где произвел учение и принял вахтпарад; в первом часу отправился на гатчинскую мельницу к обеденному столу и возвратился во дворец без четверти четыре.
В это время приехал граф Николай Зубов. Когда цесаревичу доложили о срочном курьере из Петербурга, он в испуге сказал жене:
– Дорогая, мы пропали!
Наследник подумал, что Зубов приехал арестовать его и отвезти в замок Лоде – о таком исходе противостояния Павла Петровича и Екатерины давно поговаривали при дворе. Когда же он узнал об истинной причине визита брата фаворита, он пришел в такое волнение, что его любимец, граф Кутайсов, уже собирался позвать врачей, чтобы они пустили ему кровь.
Буквально через несколько минут в комнату вошел Ростопчин. Цесаревич встретил его радостным возгласом:
– А, это вы, мой дорогой Ростопчин! – и стал расспрашивать в подробностях о происшедшем.
Затем, как повествует камер-фурьерский журнал, «без малейшего упущения времени их императорские высочества соизволили из Гатчины отсутствовать в карете в Санкт-Петербург, ровно в четыре часа пополудни». Павел спешил напомнить всем о своем существовании – всего четверть часа понадобилось ему на сборы!
На пути в столицу цесаревич поминутно встречал курьеров, спешивших к нему с важным известием; он оставлял их при себе, и они составили предлинную свиту его кареты. По словам Ростопчина, в Петербурге не осталось ни одной души, кто бы не отправил нарочного в Гатчину, надеясь этим заслужить милость наследника. Даже придворный повар с рыбным подрядчиком, скинувшись, наняли курьера и послали его к Павлу.
Проехав Чесменский дворец, Павел остановил карету и вышел на воздух. Только теперь он в полной мере осознал значение случившегося и стоял, задумавшись, быть может, опасаясь ехать дальше. Был тихий, светлый вечер, луна скользила за облаками. Стояла глубокая тишина. Ростопчин, вышедший из кареты вслед за Павлом, подошел к нему и увидел, что цесаревич смотрит на луну и по щекам его текут слезы. Под впечатлением важности момента Ростопчин забылся и, схватив наследника
