она слабым шепотом.
Гурни взял фонарик в зубы и направил на крышку ящика. Затем, сжимая “беретту” в правой руке, левой осторожно поднял крышку.
На мгновение ему показалось, что сундук пуст.
Затем в пятне желтого света от фонарика что-то блеснуло. Гурни увидел нож.
Небольшой ножик для чистки овощей. Даже в тусклом свете фонарика было видно, что лезвие заточено до невероятной остроты. На острие темнела капелька крови.
Глава 5
В терновую чащу
Несмотря на уговоры Гурни, Ким отказалась вызывать полицию.
– Говорю вам, вызывала уже. Больше не буду. Это бесполезно. И даже вредно. Придут, потопчутся у окон и дверей и сообщат, что не нашли признаков взлома. Затем спросят, не понес ли кто физического ущерба, не пропало ли что-нибудь ценное, не повреждено ли что-нибудь ценное. Если проблема не подпадает ни под один пункт, значит, проблемы нет. В прошлый раз я им звонила, когда обнаружила нож в ванной – они сразу же потеряли интерес, когда узнали, что нож мой. Хотя я им упорно твердила, что за две недели до того он пропал. Подтерли с пола каплю крови, взяли с собой, ни слова мне потом о ней не сказали. Чтобы на меня опять смотрели как на истеричку, которая только время отнимает? Да пошли они к черту! Знаете, что сделал полицейский в прошлый раз? Зевнул. Да, хотите верьте, хотите нет, зевнул мне прямо в лицо!
Гурни думал о том, что у любого заваленного работой городского копа непроизвольно запускается процессе фильтрации, как только новое дело попадает к нему на стол. Это зависит от многого: от того, что уже лежит у него на столе, какие дела “горят” в этот месяц, на этой неделе, в этот день. Ему вспомнился напарник, с которым они много лет назад работали в отделе расследования убийств полиции Нью-Йорка, – парень из тихого городка на западе Нью-Джерси, из глубинки. Однажды этот парень принес на работу номер местной газеты. На первой странице красовалась заметка о краже поилки для птиц с чьего-то заднего двора. В это же время в Нью-Йорке за неделю происходило штук по двадцать убийств, и большинство из них удостаивалось в прессе лишь пары строк. Так что все зависит от контекста. Хотя Гурни и не сказал этого вслух, он хорошо понимал, почему собственный нож Ким, найденный на полу ее же ванной, не потряс до глубины души копа, заваленного убийствами и изнасилованиями.
Но одновременно он понимал, насколько встревоженна Ким. Более того, в действиях преследователя сквозило что-то зловещее, и было от чего встревожиться. Гурни сказал, что неплохо бы пока уехать из Сиракьюса, может быть, пожить немного у матери.
Его предложение возымело неожиданный эффект: страх Ким обратился в ярость.
– Сволочь! – прошипела она. – Плохо же он меня знает, если думает победить.
Гурни подождал, пока она успокоится, потом спросил, не припомнит ли она имена полицейских, которые отвечали на ее последний звонок.
– Говорю вам, больше я им звонить не буду.
– Я понял. Но я хотел бы поговорить с ними сам. Может быть, мне они скажут то, чего не сказали тебе.
