всем взять что-нибудь на память из квартиры, их, видимо, интересовала жилплощадь в чистом виде. «А можно, я возьму ее письма, бумаги?» – спросила Анна Владимировна, – «Пожалуйста», – пожал плечами племянник.
«Бумаг» было немного, они все уместились в два полиэтиленовых мешка, которые всегда были у Анны Владимировны в сумочке припасены для продуктов. Были конверты с расплывшимися лиловыми чернилами, были какие-то записки карандашом на оберточной бумаге, Анне Владимировне померещилась и тетрадка со стихами. Спускаясь почти бегом по лестнице, она боялась, что кто-нибудь догонит и отберет вымечтанные сокровища, ведь теперь она хозяйка биографии Ямпольской Зои Яковлевны, и только она, Скрынникова Анна Владимировна, как истинный художник, дорисует ее портрет, создав лучшую в мире мистификацию.
Да, она не была первой – знаменита и Черубина, и женские стихи Брюсова, да мало ли еще? – но только ее не раскроют, и в веках будет жить созданный ею персонаж и говорить ее голосом. Анна Владимировна запыхалась, раскраснелась, ей показалось, что жизнь еще впереди, и конечно, «так поздней осенью порою бывает»… И она несколько раз подпрыгнула на правой ноге, стараясь попасть на только что слетевшие желтые кленовые листочки. Суставы тут же напомнили о себе, несколько шагов пришлось прихрамывать, и Анна Владимировна отругала себя, что несется вприпрыжку с похорон, что вот за это, она, мол, и наказана. Но другая Анна Владимировна улыбалась и ничего слышать не хотела.
«Наследство», полученное Анной Владимировной, назвать «архивом» можно было лишь с большой натяжкой. Некий порядок все же присутствовал, на записках стояло число и время («ушла за молоком, буду в 12:30, 2 сентября»), что свидетельствовало о том, что кого-то Зоя Яковлевна ждала, боялась разойтись на минуту-другую, торопилась с бидоном (или бутылкой, или пакетом?). Были квитанции из прачечной, театральные билеты (и по одному, и по два), программки аккуратной стопочкой. Прежде всего Анна Владимировна смотрела на года – а жила ли в Ленинграде Зоя Яковлевна одновременно с Ахматовой? Ведь именно это лежало в основе теории, которую следовало доказать.
Порадовало письмо с размытыми лиловыми чернилами, на почтовом штемпеле ясно можно было разглядеть год – 1962, и адресовано оно было Ямпольской З. Я. на Левашовский проспект. Анна Владимировна аж подскочила – в 62 году Ахматова жила на улице Ленина (не все время, но ведь жила же!), вместе с Пуниными, а Левашовский и Ленина пересекаются, а это значит, что Зоя Яковлевна вполне могла встречаться с Анной Андреевной, например, в булочной (если бы, конечно, Анна Андреевна в булочную ходила).
Разговор мог быть примерно таким:
– Скажите, пожалуйста, булка свежая? – Анна Андреевна.
– А нам никто свежей не обещал, – Зоя Яковлевна.
– И правда, – Анна Андреевна, с улыбкой, – подайте парочку (продавщице).
– И я,
