Алехина, и отчество – Игоревна – даны тебе отчимом, а не отцом, и лишь после смерти его велела мне покойная Ирина Максимовна рассказать тебе правду. Отец твой, Портнов Аркадий Владиславович, был расстрелян в 1939 году, когда тебя еще не было на свете, милая моя крестница. И есть мое подозрение, что способствовал этому не кто иной, как Алехин Игорь Михайлович, твой отчим. Ирина Максимовна, впрочем, в это не верила. Она всегда старалась не верить в плохое. Любящая тебя Зоя»
Анна Владимировна перечитала письмо еще раз. Острое сочувствие к судьбе неизвестной ей Лилечки, Ирины Максимовны и Аркадия Владиславовича было удивительным ей самой, но особенно сильной была обида, что письмо так и не настигло адресата, и, похоже, Зоя Яковлевна других попыток восстановить справедливость и не делала, ведь не зря же она хранила это письмо, и хранила нераспечатанным? И не случайна же проговорка «Уж лучше бы не получила…» Анна Владимировна посчитала, сколько лет должно быть сейчас этой Лилечке, если она жива, не так уж много, есть шанс найти, рассказать правду «по поручению Зои Яковлевны». Полно, действительно ли по поручению? И Анна Владимировна решила прогуляться, чтобы как следует собраться с мыслями.
Воздух был так густ от аромата мокрой земли, опавшей листвы, и еще чего-то бензинового, что кажется, не дышишь им, а питаешься, ощущая весомость каждого глотка. Дождь то начинался, то будто передумывал, то снова сомневался. Анна Владимировна не взяла зонтика, и теперь только поглубже вжалась в пальто.
Анна Владимировна сама не заметила, как правда жизни Зои Яковлевны (еще только угадываемая по скупому пунктиру бумажных свидетелей) начинает пересиливать художественную правду выстраданной мистификации. Визит к Ахматовой, задуманный как кульминация судьбы и главная ее тайна, катастрофически мерк перед реальностью. Но просто так Анна Владимировна не сдастся!
Она почти не удивилась, когда, подходя к дому Зои Яковлевны, увидела в окнах свет. Ну, конечно, родственники! Буквально через несколько минут в дверном проеме появился племянник с большим черным полиэтиленовым мешком для мусора. Анна Владимировна шагнула в тень, но предосторожность была излишней – ее никто бы не узнал. Племянник поставил мешок рядом с помойкой и сразу ушел. Преодолевая стыд (или предрассудки), Анна Владимировна приблизилась к помойке, заглянула в мешок. Там были какие-то тряпки, служившие когда-то одеждой.
«А тебе не жирно одной столько будет?» – Анна Владимировна вздрогнула от грубого голоса, прозвучавшего совсем рядом. Она узнала профессионалку с сумкой на колесиках: женщина обходила каждое утро окрестные помойки. Запомнить ее было легко по красной вязаной шапке и тележке. Анна Владимировна покраснела и отдернула руку, как будто ее поймали с поличным. «Меня интересуют только бумаги…» – пробормотала Анна Владимировна. «А-а-а, макулатура», – понимающе протянула женщина, обнажив пустоту рта. От женщины дурно пахло. «Да-да, макулатура, а остальное, пожалуйста, берите…» – и Анна Владимировна поспешила
