не было, она сейчас больна, но где-нибудь через месяц – звоните? Она тетку любила…» – «Ваша мать?», – почти радостно воскликнула Анна Владимировна: – «сестра Зои Яковлевны?» – «У тетки не было сестер, я „племянник“ довольно условный, но вот, квартиру мне оставила… Моя мать – крестница Зои Яковлевны». – «Лилечка?!» – на сей раз возглас радости скрыть было невозможно. – Улыбка с хитринкой: «Да, Лилия Игоревна», – и рука уже достала из кармана листочек и ручку:
– Вот Вам телефон.
Домой Анне Владимировне хотелось бежать вприпрыжку – да, было в ней что-то от школьницы, и пачка журналов, перевязанная шпагатом, напоминала о сборах макулатуры, металлолома и других простых радостях пионерской организации, а, в сущности, детства. Зеленые тетрадки оказались действительно школьными: «тетрадь для работ по русскому языку ученика 6-в класса Портнова Александра». О чем-то эта фамилия говорила, ну да, конечно, – ведь это Портнов Аркадий был расстрелян в 1939 году! Что-то не сходится… Или сходится? В тетрадке немного прыгающий мальчишеский почерк, изредка красным выделены ошибки. «Синтаксический разбор предложения». Определения, дополнения, обстоятельства. Да, обстоятельства.
Перебирать бумаги Анна Владимировна не спешила. Как настоящий гурман, она получала наслаждение от каждой маленькой находки. Она завела несколько папочек, в которые бережно раскладывала найденное по темам, стараясь, чтобы ничто не ускользнуло от внимания. Отдельно лежали технические паспорта от проигрывателя «Аккорд», холодильника «Ока», пылесоса, телевизора. Их Анна Владимировна тоже не торопилась выкидывать – никогда не знаешь, что может пригодиться. Были поздравительные открытки с Новым годом, 8 марта, 1 мая. Какие-то знакомые рассказывали о ценах и о своем житье-бытье – росли дети, поступали в школы, институты, женились, рожали следующих детей, играли в футбол и на пианино, рисовали, ломали руки, катаясь на лыжах. Взрослые болели, вырезали грыжи, ездили на юг и на север, жаловались на начальство – это были мирные письма последней четверти века. «Как измельчали темы и образы!», – думалось Анне Владимировне, – «вообще исчезла та пронзительная нота, которая и дает ощущение судьбы. Разве что стихи?»
Стихи Анне Владимировне не померещились, именно они оказались в двух тетрадках с клеенчатыми обложками, унесенных еще с поминок. Стихи не датировались, они были аккуратно переписаны с черновиков (не было видно никакой работы над словом), но по нарастанию «безумия» можно было догадываться о хронологии. Сами же тексты разочаровали. Это были довольно вторичные попытки зарифмовать природу, любовь и одиночество, напоминающие среднеарифметическую поэтессу серебряного века. Иногда мелькали яркие образы наподобие тех, что она слышала от самой Зои Яковлевны в ту их единственную реальную встречу. «Ну и хорошо», – успокоилась Анна Владимировна, – «подменив стихи, мы никого не обидим. А для правдоподобности
