style="font-size:15px;"> Корвалол предусмотрительная Анна Владимировна тоже положила в сумочку загодя. Подсуетилась, принесла водички, накапала, уложила Лилечку на кровать, прикрыла пледом, но письмо отобрала, сказав, что обязательно занесет, только сделает себе копию. Быстренько оделась, и серенькой мышкой выскользнула из квартиры, из этого дня.
Но цели своей достигла – когда вернулся домой «племянник», уже немного пришедшая в себя Лилечка сказала ему – «Представляешь, Аркадий мой родной отец, и, соответственно, твой дед, а Зоины стихи хвалила Ахматова!»
Теперь основная сюжетная линия была выстроена, и работать Анне Владимировне нужно было с собственными стихами. Она над ними словно медитировала, выискивая ассоциативную связь с судьбой Зои Яковлевны, словно ожидая ее одобрения. В самые странные, словно «просветленные» минуты Анне Владимировне мерещилось, что она и была Зоей Яковлевной в своем предыдущем воплощении, и искренне удивлялась, как могли два воплощения одного и того же встретиться в одном времени? Но, подумав, объяснила себе это тем, что разум и душа уже оставили Зою Яковлевну, перейдя в нее, Анну Владимировну, и встреча состоялась лишь с ее земной оболочкой. Иногда казалось, что работа называется «вживание в образ», и результатом должно быть такое серьезное качественное самоизменение Анны Владимировны, которое не может не привести к внешнему взрыву.
Путь уводил в сторону понемногу. Сначала Анне Владимировне показались чужими ее собственные стихи. Ее раздражала их бледность, искусственная выстроенность, бумажная вымученность. Потом ей показалась чужой своя собственная жизнь, пустая, без любви к себе обставленная квартира, одежда, не выявляющая, а маскирующая – а ведь она не так уж стара, чтобы не чувствовать себя женщиной. Невразумительными вспоминались романы и драмы разрывов, предательства мелкими, а обещания копеечными. И только работа чувствовалась чем-то действительно стоящим, почти любимым. «Ну, и на том спасибо», – думала Анна Владимировна.
Зоя Яковлевна долго не появлялась. Анна Владимировна подозревала обиду, и мучительно гадала, чем она была вызвана? Ведь начиналось все вполне мирно. Так прошли январь и февраль. Обещание, данное Лилечке, Анна Владимировна выполнила – письмо действительно отдала, вызвав к себе очередную порцию доверия.
– Вы знаете, мы все, в общем, далеки от литературы… В семье медики, инженеры, естественники… Ну, от Зои можно ожидать чего угодно! А ведь как интересно, ведь все-таки Ахматова! И похвалила.
– Видите ли, этот факт очень хочется доказать, – осторожничала Анна Владимировна, – ведь говорила она мне в тот же год, что и умерла… А состояние ее – сами знаете…
– Нет, лично я ее сумасшедшей не считаю. Просто к старости стала чрезмерно экстравагантна. Но в опекунах не нуждалась, с бытом справлялась как любая женщина ее возраста…
– И она никогда не говорила, что пишет стихи?
– Сейчас мне кажется уже, что говорила… Но не показывала – точно.
«Нет, не годится,
