визу и он уже сидел на чемоданах. И да, Кобахидзе был приговорен к исключительной мере наказания – расстрелу.
К чему это? А к тому, что поп за веру не отвечает, сын за отца и отец за сына – тоже, ну и актер за своего персонажа тем более. Или не так, или, может, кто-то за что-то все-таки отвечает, ну хотя бы за тех, кого приручил, так, кажется, писал один летчик, но не тот, что сидел за штурвалом несчастного ТУ-134. И да, государство, которое не пускает человека туда, куда он хочет, считая его своей собственностью, тоже следовало расстрелять. Ну его и расстреляли, но чуть позже, и «расстреляли» это метафора. Хотя, что такое метафора? – это способ с помощью одних слов говорить о других словах.
Семья Марка к диссидентам не относилась и даже не знала об их существовании, впрочем, и к интеллигентам она не имела касательства. И те и другие, наверное, были, но Марку не встречались. Библия только-только стала проникать с враждебного Запада, а поскольку Марк читал в ту пору все, что содержало буквы, схватил и ее.
Потом Марк узнал, что некоторые читают ее всю жизнь, вот просто не могут ни дня прожить, она у них на прикроватной тумбочке лежит, а рука так и тянется, так и тянется, сама практически.
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою…» Марка хватило страниц на двадцать. Как же хреново написано, и где у этой книги редактор. В первой главе Бог творит землю и человека, и во второй, будто забыв, что он это уже сделал, снова творит землю и человека. Зачем два раза-то, и куда делось все то, что он сотворил вначале… Мать же добросовестно штудировала ее всю неделю, но Марк забыл спросить, понравилось ли ей.
Марк вообще много чего забыл спросить, и не потому, что думал, что впереди у них целая вечность. Думал ли о вечности тринадцатилетний подросток – вряд ли. Вечность – это просто метафора, а он в метафорах не разбирался и не знал, что «потом» никогда не наступит. А не спрашивал по вполне банальным причинам неинтересно, иногда спрашивать было неудобно, но и не надо забывать, что в тринадцать лет есть уверенность, что сам можешь все узнать, никого не спрашивая.
Когда он дожил до сорока пяти, то подумал, что ей очень страшно было умирать в этом возрасте. Но что лучше, развалиться от старости или уйти вот так, чуть миновав половину? Это, наверное, очень больно, уходить вот так – с чистой ясной головой, с полным пониманием того, что сейчас тебя не станет. Это все равно что операция без анестезии. Марк почему-то был уверен, что к старости ее подадут, что позаботятся и обезболят. Что если он будет умирать один в говне и моче в своей стариковской квартире, то он это не почувствует, его личность сбежит из тела раньше, великий анестезиолог природа сделает свое дело. Его сознание, его память, к этому времени услужливо превратившись в сплошное решето, разверзнутся и отпустят его «Я» в эту бездну еще до того, как он это осознает – деменция, альцгеймер, паркинсон помогут.
Еще он рассматривал другой вариант – умереть в
