оттепель, и появление кого-то из бывших руководителей в творческих союзах не казалось событием. Анастаса Микояна часто можно было встретить в ресторане Союза художников, где он запросто сидел за столиком со своими земляками.
Ворошилов вошел в сопровождении художника Кацмана и кого-то из функционеров правления Союза. Я обратил внимание на то, что лицо его было багрово-красным, а шел он, странно широко расставляя ноги.
Присутствовавшие на конференции никак не отреагировали на его появление. В зале стоял гул разговаривающих художников.
Ворошилов шел вдоль стен, разглядывая большие рисунки, пока не уткнулся в лист, на котором одной контурной линией был изображен женский торс. Поскольку Ворошилов стоял почти вплотную к листу, он видел только белую бумагу, а карандашная линия, изображавшая торс, оказалась вне поля его зрения почти по краям белого листа.
– Ничего не вижу, – сказал обрадованный Ворошилов.
– Климент Ефремович, отойдите немного подальше, – посоветовал Кацман и, услужливо поддерживая Ворошилова под руку, отвел его от рисунка на пару шагов.
Ворошилов поставил ладошку козырьком и наконец увидел рисунок. А в это время, как порой бывает, зал случайно затих, и в возникшей тишине мы услышали громкий обрадованный голос Ворошилова.
– Так это же ж***!
Вот тут-то присутствующие и обратили внимание на «вождя».
Друзья, которых я портретировал, и художники, с которыми встречался
Дни рождения мои и Викины мы отмечали обычно в моей мастерской. Гостей собиралось много: человек двадцать – тридцать. Закуску и посуду приносили из дома. Во всю длину мастерской сооружался стол из трех огромных дубовых дверей. Двери продавал новым обитателям корпуса мастерских уже известный читателю ушлый водопроводчик Виктор Рего. Дверных проемов оказалось меньше, чем изготовленных дверей, и двери нещадно сжигали вместе с другим строительным мусором во дворе. Виктор спасал их от уничтожения и продавал по четвертаку каждому желающему.
Сейчас моя мастерская забита станками, на которых стоят мраморные, деревянные и гипсовые скульптуры, сделанные мною за многие годы. В мастерской стало так тесно, что посередине с трудом помещается стол из одной дубовой двери. Да, впрочем, и нет необходимости сооружать что-то большее. Почти никого не осталось из тех, кто приходил ко мне раньше.
За почти сорокалетнее существование дома на Песочной набережной мою мастерскую посетили многие люди: мои друзья, просто знакомые, случайные гости, иностранцы, дипломаты, военачальники, студенты и школьники. Среди них было много замечательных людей, которые так или иначе повлияли на мою работу или даже на мою жизнь, сделав ее более интересной и наполненной.
Многих из них я портретировал, и их портреты до сих пор стоят на стеллажах или станках мастерской, напоминая мне о многих забавных и серьезных эпизодах, связанных с нашими встречами.
