кто это так разрисовал Ивану физиономию. Этого нарочито разыгранного непонимания, за которым скрывались обыкновенная трусость и ничем не подкрепленная бравада, Иван ему не простил. Мелкая, безобразная, уживавшаяся с совестью трусость противна всегда, а для Ивана в особенности. Он с пониманием относился к слабостям других, но терпеть не мог, когда эти слабости рядили в фальшивую самоуверенность. И имя этого второго парня Иван навсегда вычеркнул из списка своих друзей.
Что касается Кати… Он еще не знал, свяжет ли их что-то в будущем, но приложить определенные со своей стороны усилия все же решил. Он чувствовал себя полным задора и той самой курсантской изобретательности, которая иногда выручала, а иногда ставила под угрозу судьбу…
Гауптвахта части располагалась на большом пустыре, прямо за автопарком, закрытая от всех взоров высоким забором. Впервые Иван шел по дорожке к караулке без ощущения дискомфорта, сопутствующего каждому заступлению в караул, и глухой тоски от того, что на целые сутки выбываешь из привычной жизни и имеешь дело только с четкими инструкциями и милостью различных проверяющих. На этот раз и утреннее солнце казалось более приветливым, и голоса птиц веселее, и краски вокруг ярче. Ивану дышалось легко и свободно. В отличие от тех, кому пришлось сидеть за этим забором.
Вход на территорию караулки преграждали большие железные ворота. Рядом с ними примостилась открытая кирпичная будка, в которой стоял полевой телефон. При приближении Ивана за забором послышался нестройный и бодрый лай многочисленных собак, которых добросердечные бойцы кормили своей часто малосъедобной пайкой.
Сняв трубку, Иван крутанул ручку и проговорил:
– Смольный! Всю геволюцию пгоспите!
– Помощник начальника караула сержант Шульцов слушает, – отозвалась трубка.
– Ты не слушай, ты открывай, – сказал Иван весело.
– А, товарищ лейтенант, – обрадовалась трубка. – А чего к нам? Освоить отремонтированную офицерскую камеру? Будем очень, очень рады.
– Я тебе сейчас освою, радость моя, – хохотнул Иван, – если ты сей момент не явишься сюда с ключиками.
– Намек понял, товарищ лейтенант.
Через минуту из караулки вышел улыбающийся контрактник Шульцов, бог знает по каким таким резонам пришедший в армию «с гражданки». Все вроде у него было хорошо. Жил с матерью в собственной квартире. Как коренной горожанин мог найти себе работу повыгоднее, но, судя по всему, любил служить. Служить бескорыстно, держась за одно только осознание своей необходимости здесь.
Шульцова, казалось, ничто не могло смутить. Ни скудная зарплата контрактника, ни хамство некоторых начальников, ни постоянные задержки с выдачей обмундирования, ни бесконечные наряды, ни пресловутая формулировка о «ненормированном рабочем дне». Такая терпимость не могла не вызывать подспудного уважения. Как и чувство юмора Шульцова.
– Здравия
