это неправда? Моя кровь принадлежит этой земле, Лизель, как и твоя. Она – наш источник вдохновения – почва под ногами, деревья в лесу. Без нее у нас ничего не получится. Как смогу я играть где-то вдалеке, если душа моя заключена здесь, в Роще гоблинов?
– Твоя душа заключена в тебе, Зефферль. – Я коснулась рукой груди брата. – Вот здесь. Вот откуда исходит твоя музыка – отсюда, а не от земли и леса.
– Так ли это? – Йозеф спрятал лицо в ладонях. – Не знаю… Но боюсь. Я боюсь той сделки, которую заключил с незнакомцем во сне. Теперь ты понимаешь, почему мне до смерти страшно уезжать.
Я понимала, но другое – не то, что пытался объяснить брат. Я видела его страх и демонов, им же созданных, дабы этот страх оправдать. В отличие от нас с Кете, Йозеф с рождения не видел ничего иного, кроме крохотного клочка Баварии, где мы жили. Он не знал, какие красоты может подарить мир, какие великолепные пейзажи и звуки, какие люди его ждут. Я не хотела, чтобы мой братишка навсегда остался привязан к этим стенам, Роще гоблинов и юбкам Констанцы. Или моим. Пускай лучше уезжает и живет полной жизнью, даже если расставание причинит мне боль.
– Давай сыграем. – Я подошла к клавиру. – Забудем наши печали. Только ты да я, mein Brüderchen[10].
Йозеф улыбнулся – я скорее это почувствовала, чем увидела. Села на табурет и наиграла простую повторяющуюся мелодию.
– Не хочешь зажечь свет? – спросил брат.
– Нет, лучше так. – Я и без света знала расположение клавиш. – Давай просто играть в темноте. Без нот. И не разученные пьесы, а что-нибудь другое. Я буду давать basso continuo[11], а ты импровизируй.
Я услыхала короткое «бреньк» – Йозеф достал скрипку из футляра, – затем мягкий шорох смычка, скользящего по канифоли. Брат прижал инструмент к подбородку, коснулся смычком струн и начал играть.
Время катилось волнами, мы с братом полностью отдались музыке. Сперва мы свободно импровизировали на темы известных сонат, а затем плавно перешли к репертуару, который Йозеф должен был исполнить перед маэстро Антониусом. Папа остановил выбор на сонате Гайдна, хотя я предлагала Вивальди. Вивальди был любимым композитором брата, однако папа утверждал, что его музыку трудно воспринимать на слух. Гайдна, единодушно принятого и критиками, и публикой, он счел беспроигрышным вариантом.
Музыка затихла.
– Тебе лучше? – спросила я.
– Давай еще одну пьесу, ладно? – попросил Йозеф. – Ларго из «Зимы» Вивальди.
Волшебство, созданное музыкой, постепенно рассеивалось. Кете упрекала меня в том, что я люблю Йозефа больше, чем ее, но больше нее я любила не Йозефа, а музыку. Сестру и брата я любила в равной мере, однако музыка была для меня превыше всего.
Я оглянулась.
– Нам пора. Публика уже ждет. – Я закрыла крышку клавира и встала.
– Лизель. – Интонация брата заставила меня замереть.
– Да, Зефф?
– Не
Мой братец (
