ноте звучала его душа – более человечная, нежели у маэстро Антониуса.
Дольше смотреть на это я не могла. Мой взгляд невольно скользнул в темный угол, где сидел Король гоблинов, но сейчас там никого не было. Может, он все-таки мне померещился?
Прозвучала только первая из трех частей сонаты, но я уже поняла, что маэстро Антониус принял решение. В даровании Йозефа сомневаться не приходилось, однако сегодня в его исполнении не хватало некой частички, чего-то важного, особенного.
Папа совершил ошибку, подумала я. Гайдн для моего брата слишком сух, слишком рационален. Надо было послушать моего совета: Вивальди помог бы Йозефу раскрыться гораздо лучше. Будучи скрипачом, Вивальди знал все особенности этого инструмента и писал музыку специально для него. Йозефу это отлично известно, как и мне. Отец когда-то тоже помнил об этом.
В набитом зале стало жарко; гости в свое удовольствие поглощали сардельки с капустой и пиво. Йозеф и Франсуа продолжали играть, ничего вокруг не замечая, а лишь наслаждаясь слаженностью своего дуэта. От меня не укрылось, как тонко они реагировали друг на друга, как раскачивался корпус Йозефа, как двигались плечи Франсуа. Эти двое играли, точно давние любовники, каждый из которых чутко улавливает каждый вздох партнера. В глазах у меня встали слезы.
Прозвучал последний аккорд; слушатели сдержанно захлопали. Йозеф и Франсуа улыбнулись друг другу, лица обоих светились радостью. Наш отец аплодировал так, что едва не отбил ладони, однако маэстро Антониус лишь скучающе зевнул, прикрывая рот рукой.
– Хорошо, очень хорошо, – обратился старик к Йозефу. – Ты безусловно талантливый молодой человек и с хорошим педагогом сумеешь достичь многого.
Лицо Йозефа вытянулось. Мой брат был наивен, но не слеп. Он прекрасно понял, что маэстро ограничился поздравлениями и не предложил пойти к нему в ученики.
– Благодарю, маэстро. – Голубые глаза Йозефа блеснули в отсветах огня в камине. – Я был счастлив сыграть для вас.
Непролитые слезы брата стали для меня последней соломинкой.
– И кто же этот хороший педагог, маэстро? – Мой возглас рассек шум разговоров и аплодисментов, будто серп. – Кому же брать Йозефа в ученики, если не вам?
В зале застыла гробовая тишина. Ошеломленные взгляды жгли спину, но мне было все равно. Маэстро Антониус медленно посмотрел на меня и прищурился.
– Антониус, не обращай на нее внимания, – вмешался отец. – Она сама не знает, что говорит.
Старый мастер досадливо отмахнулся.
– Вы правы, фройляйн, я сам выбираю себе учеников, – с расстановкой произнес он. – И хотя ваш брат – чрезвычайно одаренный музыкант, ему не хватает некой, как это сказать… je ne sais quoi?[15]
Его претенциозность была еще гнуснее, чем снисходительность; его французский – не лучше моего, да еще с явным итальянским акцентом.
– Так чего же именно, маэстро? – спросила я.
– Гениальности, –
Я не знаю, что (
