меня. Я – никто, просто дочка Фоглеров, заурядная и невзрачная, у меня нет ни красоты, ни таланта, которые выделяли бы меня среди остальных. Я осознавала правду, однако это не смягчило моего разочарования.
– Лизель! – Йозеф вцепился в мою юбку.
– Я здесь, Зефф. Ступай. – Я легонько подтолкнула его к маэстро Антониусу.
Наш отец и скрипичный мастер заняли места у камина, возле фортепиано. Из двух домашних инструментов этот был лучшим; папа использовал его, когда еще занимался с учениками. Сейчас отец склонился над знаменитым музыкантом, и оба оживленно вспоминали времена, когда, на пике карьеры, вместе играли с «великими» в Зальцбурге. Беседа велась на итальянском – для маэстро Антониуса этот язык был родным, тогда как папа владел им не очень хорошо. Заметив пивные кружки, стоявшие перед ним, я поморщилась: если уж отец начал пить, теперь его не остановишь.
– Это и есть ваш мальчик? – спросил маэстро Антониус, когда Йозеф вышел на середину зала. На немецком старик изъяснялся вполне сносно.
– Да, маэстро. – Папа с гордостью похлопал Зеффа по плечу. – Позвольте представить: Франц Йозеф, мой единственный сын.
Брат бросил на меня испуганный взгляд, я ободряюще кивнула.
– Подойди ближе, юноша. – Маэстро жестом поманил его к себе. Я поразилась: пальцы музыканта были узловатыми и скрюченными от ревматизма. Удивительно, как он вообще до сих пор играл на скрипке. – Сколько вам лет?
Йозеф вжал голову в плечи. Нервно сглотнув, он выдавил:
– Четырнадцать, маэстро.
– И как давно ты занимаешься музыкой?
– С младенчества, – вмешался папа. – Играть он начал раньше, чем говорить!
– Георг, пускай парень сам за себя скажет. – Маэстро Антониус снова посмотрел на Йозефа и кашлянул. – Ну, так что же?
Брат перевел взгляд с меня на отца и только потом сказал:
– Я занимаюсь с трехлетнего возраста, маэстро.
Маэстро Антониус фыркнул.
– Дай угадаю: фортепиано, теория и история музыки, композиция, так?
– Да, маэстро.
– Полагаю, отец также обучал тебя французскому и итальянскому?
Йозеф окончательно растерялся. Помимо немецкого языка и баварского диалекта, мы совсем чуть-чуть говорили на французском, а из итальянского знали разве что музыкальные термины.
– Ладно, вижу, что не учил, – маэстро небрежно махнул рукой. – Ну, – он кивнул на скрипку в руке Йозефа, – посмотрим, что ты умеешь.
В голосе старого маэстро звучал неприкрытый скептицизм и презрение. Должно быть, он задавался вопросом, почему Георг Фоглер до сих пор не свозил своего отпрыска ни в одну из столиц, если парнишка действительно чего-то стоит.
«Потому, – с обидой подумала я, – что папа видит не дальше дна пивной кружки».
– Итак? – выразил нетерпение маэстро, видя, что Йозеф колеблется. – Что ты нам сыграешь?
– Сонату Гайдна, – слегка
