медицинского персонала, которые … В общем, Сухов такой человек, такой, что, и всё такое прочее. Если Вы конечно понимаете – о чём это). Поэтому, отбросив ложную скромность, должен признаться, «что мне лишь суждено свершить столь славный подвиг»(123) и представлять в письмах, хотя и временно, дорогого и – не побоюсь этого слова – уважаемого Фёдора Иваныча. Нет, сначала-то я отказывался: у меня же готовится внеочередное издание, т.е. в диалогах, как у Платона, правильнее сказать – у Платона, как у меня. Однако, надо признать – не критики ради, а объективности для, и было же сказано, что «переписка – это совсем не то. Даже я, когда беру в руки перо, становлюсь совсем другим человеком». Но я вовсе не об этом. Обратились ко мне небезызвестные товарищи с дружественного Востока, в т.ч. и бывший суховский гарем, т.е. не его гарем, а трудящийся женский персонал – как заботливо выражается Фёдор Иваныч – который он в своё время сопровождал, и который ему двусмысленно вменяет, на ночь глядя, некая Екатерина (Последняя, не Вторая) – и совершенно безосновательно.
Ну, как только стало товарищам известно о моём отказе по причине загруженности по изданию моего очередного нетленного шедевра, так сразу – курьеры, курьеры, 30 тысяч одних курьеров. Что делать? Это ж – не кто-нибудь, а за Сухова хлопочут. И я согласился. Я вообще страсть какой отчаянный, когда разойдусь. Как было сказано: «каждому из нас задан урок, который должно выполнить до своего смертного часа».
Сократил кое-что, ибо известно, что краткость – сестра таланта, и отредактировал конечно, ближе к современному, письма Сухова, которые, в качестве ответа на полученный им сумбур упомянутой Екатерины (Последней), который (сумбур), говоря честно, но откровенно, несколько огорчил Фёдора Иваныча, потому как Фёдор Иваныч такой человек, и всё такое, что ему и за державу обидно, но и «понимает, что к чему, – (Катя) нравится ему»(124), как пелось в одной строевой песенке «времён Очакова и покоренья Крыма».
ПИСЬМА.
Что за прелесть эта Наташа! – сказала она опять про себя
словами какого-то третьего, собирательного мужского лица.
– Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте
только ее в покое.
(Л.Толстой. «Война и мир»).
Письмо 1. Как бы полигамное.
Если у Вас с сестрой – «разные», тогда Вы к своему – с мнимой Вами – его полигамией – непоследовательны. Как, однако, и к такой же – Сухова, практически отсутствующей физически. А уж в восточном гареме он никогда «разворачиваться» не собирался. С чего Вы взяли? Скорее – от него: он не бывает гением все 24 часа, а теперь ещё и травмы преследуют его. А эти восточные, какие-то они ему кажутся непромытыми – как и еврейки с цыганками (Фёдор Иваныч не представляет, что Толстой, Мериме и Гюго – в последних, а фараоны – в первых нашли приятного). Ваще. Нам такой футбол не нужен.
Письмо 2. Физиологическое.
Вас утром не мучает вопрос, пока Вы нежитесь в горизонтальном положении: – Ещё можно потерпеть или уже надо идти?..
А по поводу своих экзерсисов
