– никогда.
Он засыпает под задушевные еврейские песнопения людей, не утративших веру.
На следующее утро Лале стоит в очереди на завтрак, когда рядом появляется Пепан, молча берет его за руку и уводит в сторону главного лагеря. Там из машин выгружают человеческий груз. У Лале такое чувство, будто он смотрит сцену из классической трагедии. Некоторые актеры прежние, но большинство новых, их роли еще не написаны, не обозначены. Его жизненный опыт не помогает ему в понимании происходящего. Он как будто вспоминает, что был здесь прежде. Не как наблюдатель, а как участник. Какова будет его роль теперь? Он закрывает глаза и, мысленно глядя на свою левую руку, воображает, что видит себя другого. На руке нет номера. Вновь открыв глаза, он смотрит на татуировку на своей реальной левой руке, потом переводит взгляд на происходящее перед ним.
Он видит сотни новых заключенных, собранных здесь. Мальчики, юноши, все с выражением ужаса на лицах. Цепляются друг за друга, обхватывают себя руками. Эсэсовцы с собаками ведут их, как агнцев на заклание. Они подчиняются. Выживут они или умрут, этот день будет решающим. Лале не идет больше за Пепаном, он останавливается как вкопанный. Пепан возвращается и подводит Лале к небольшим столам с инструментом для татуировки. Тех, кто прошел отбор, выстраивают в линию перед их столом. На этих людях поставят клеймо. Прочие вновь прибывшие – старые, немощные, без выявленных навыков – ходячие мертвецы.
Раздается выстрел. Люди вздрагивают. Кто-то падает. Лале смотрит в направлении выстрела, а Пепан отворачивает его голову в сторону.
К Пепану и Лале направляется группа эсэсовцев, в основном молодых, под командой старшего офицера. От сорока пяти до пятидесяти лет, с прямой спиной, в безупречной форме, фуражка ловко сидит на голове – настоящий манекен.
Эсэсовец останавливается перед ними. Пепан выходит вперед, склонив перед офицером голову, а Лале смотрит на них.
– Обершарфюрер Хустек, я привлек этого заключенного в помощники. – Пепан указывает на стоящего сзади Лале, и Хустек поворачивается к Лале. – Надеюсь, он быстро научится.
Хустек сверлит Лале стальными глазами, затем манит к себе пальцем. Лале подчиняется.
– На каких языках ты говоришь?
– Словацкий, немецкий, русский, французский, венгерский и немного польский, – отвечает Лале, глядя ему в глаза.
– Хм! – Хустек отходит.
– Немногословный тип, – наклонившись, шепчет Лале Пепану. – Как я понимаю, мне дали эту работу?
Пепан поворачивается к Лале, у него горят глаза.
– Не надо его недооценивать, – тихо, но взволнованно говорит он. – Оставь эту браваду – или потеряешь жизнь. В следующий раз, когда будешь с ним разговаривать, смотри на его сапоги.
– Прости, – говорит Лале. – Ладно.
Когда же он научится?
Глава 3
Лале медленно просыпается, не в силах отрешиться от сна, вызвавшего улыбку на его лице. Погоди, погоди, дай мне остаться здесь еще хоть на миг, пожалуйста…
