непознанного времени, тяготеющего над человеком, желавшего радости счастья, а вкусившего волю тьмы, вкусившего для чего-то?! Может, ответишь ты, Время, или тоже нет ответа?
Эй, смелые и непринуждённые, ответьте…
Не отвечают…
Почему молчите?
Нет и вы, вы тоже не в силах подать желанное успокоение и торжество, тогда и не в праве осуждать злодеяние, которое бьётся возле вас или проходит мимо… Или помогите, или отступите и помолитесь тихо. Но не судите, не ваша воля!
Двадцать четыре часа Генка готовился к событию, которое полностью осквернило и парализовало вспотевший и вскипевший мозг. Пребывал в ясном помышлении малые миги, но именно на них и складывались дела последних и завершающих шагов странствия на чужбине. Именно на чужбине, хотя эту огромную планету и принято считать собственностью души.
Но Земля, предложенная нам в пользование – это всеобъемлющая доля любых страстей и болезней, смертей и разврата, а на таких условиях она уже не Родина, не Отечество, она чужая, незнакомая Земля! Отечество наше, человеческое, не здесь, оно там – у Бога.
Или сомнение сеется?
Коли Бог именуется Творцом, то Он вне Земли, так как сама земная непригодность есть часть сотворческого плана… А раз так, то и нам жить с Ним вне всего нынешнего… И Бога надо понимать не как что-то человеческое, а как Необъятное совладение Слова живого!
Итак, приближавшийся рассвет нового везения или невезения пробудил историю чёрной слезы. Генка не спал в эту ночь. Он то и дело закрывал и открывал свои большие глаза, которые прежде были синими озёрами, а сейчас и поблёкли от неправильного жития и из озёр стали мелкой лужицей, такой безжизненной и выцветшей. Потирал руками эту невзрачную лужицу до боли и подумал на прихлынувшем волнении:
– Обнять бы Светку…
О! он любил её на чувстве дикой страсти и ревности, но сам, сам разбил волю добытого чуда, и теперь вот лежит на смятой кровати один с тяжёлым дыханием не утвердившейся житухи, которая, ко всему прочему, ржёт над ним озверело и дико.
Счёт искусно отмерял мгновения.
Час…
Минута…
Секунда…
Есть ли что ещё? Есть, но умом не постигнуть, не уловить, не выведать. Время текло, бежало, прыгало, вся правда где-то растерялась на закате не умершего, но умирающего века. Печать пьянства вскружила не одну голову, она опалила все чувства больного тела и больного ума. Пить начал там, пить по-настоящему… А потом, потом лишь укрепилась жажда. Азы были на возрасте, их семена посеяны, когда домашний очаг осыпал его свет мраком, а друзья лишь усиливали волю растущих чувств.
Постепенность и ритмичная основа неблагоприятной воли расстелила ковёр плодоносного расцвета хаоса и мальчик, опоенный войною и кровью, окончательно испёкся в пьяном дыму и угаре. Все эти нестройные мыслишки как-то осиротело и убого просверлили изломанный ум.
– Пить
