что ему оставалось? Голосовой блок сгорел месяц назад, да и от работающего было немного толку: ночью Уайт надёжно затыкал уши берушами. Надёжнее даже, чем днём. А ведь он и днём старался на славу. Квартира была старая, обстановка – недорогая, техника – дешёвая, и всё без исключения – на редкость болтливое. Достоинство, сдержанность и тишина были здесь не в почёте. Дом полнился звуками. Вещи бормотали, нашёптывали, советовали, рекомендовали, напевали, уговаривали и увещевали. Холодильник был положительно несносен. Содержимое вело себя чуть потише, но его было больше, и оно, стоило открыть дверцу, пыталось перекричать друг друга. Особенно старались, чуя близкую смерть, просроченные продукты. Их отчаянные крики не стихали даже при закрытой дверце. В ванную было страшно зайти. Из туалета хотелось сразу же выйти. Кухня… В общем, Уайт старался не вынимать дома беруши.
Слуга чуть отступил от кровати и подождал результата. Напрасно: азбуку Морзе хозяин так и не выучил. Непостижимо! Вчера вечером он лично положил листочек с алфавитом хозяину на подушку. Мало того, он собственными линзами видел, как хозяин вертел эту бумажку в руках. И тем не менее не запомнил. Слуга, как и все роботы, сильно переоценивал умственные способности хозяина. Сделанный по образу и подобию, а значит, привыкший судить по себе, он просто не мог представить, чтобы все было так плохо. Нежелание хозяина уступить в такой мелочи, как загрузка в память жалкого килобайта информации, служило для бедняги неиссякаемым источником разочарования.
Слуга сверился с часами. Шесть часов пятьдесят пять минут. Он съездил на кухню, достал из холодильника кубик льда и, вернувшись, ловко сунул его под одеяло – туда, где приблизительно у хозяина была середина. Дикий вопль показал, что именно там середина и была. Уайт наконец сел в кровати и злобно уставился на циферблат.
– Твою же фабрику! – простонал он. – Без пяти семь! Ты что, издеваешься? Мы уже почти опоздали. Я сколько раз просил будить меня раньше?
Слуга молча поклонился и откатился в свой угол.
Уайт осмотрелся. Тесс спала, как сурок; даром что пятка Твика (как обычно, под утро перебравшегося к ним из своей спальни), грязная и вонючая – уж в этом можно было не сомневаться, – утыкалась ей прямо в нос. Сам Твик спал как убитый, и разбудить его могла только Тесс. Поперек Твика спал Квик. Этот мог дрыхнуть хоть до второго пришествия или до тех пор, пока не проснётся Твик. И наконец, поверх всего устроился Мик. Этот спал как младенец, был младенцем, и, главное, его это совершенно устраивало. Разбудить Мика, чтобы тот, минуя прочие стадии, сразу переключился на позитив, умел только Квик.
Уайт осторожно тронул жену за плечо. Та мгновенно открыла глаза.
– Минуточку, сейчас все будет, – уверенно заявила она и закрыла их снова.
Уайт мрачно усмехнулся и, наклонившись к самому уху жены, отчётливо произнёс:
– Без пяти семь!
Ответом было страшное проклятие. Но не прошло и минуты, а Тесс уже разбудила Твика, тот пробудил Квика, а Квик растолкал Мика. Самое удивительное,
