глазами всегда улыбалась, и даже когда сердилась, на её лице угадывалась еле заметная усмешка. Кто был отцом Маруси, оставалось тайной: эта тема никогда не обсуждалась и только один раз бабушка, намазывая реденькие волосы внучки репейным маслом, вздохнув, тихо сказала:
– Не будет тебе счастья, кобель двуногий. Хоть и слабенькой ты родилась, Машенька, и волосики у тебя тонкие, но зато какую талантливую девочку нам боженька послал – станешь ты известной художницей или писательницей, – ласково приговаривала старушка, глядя на рисунки внучки, развешанные на стенах.
С раннего детства у Маши была забава: она постоянно рифмовала слова – просто так, от нечего делать. Позже странное увлечение переросло в регулярное создание более масштабных стихотворных форм, и Маруся, по поводу и без него, выдавала на- гора четверостишья. Валентина Ивановна, восхищаясь поэтическим даром дочери, поначалу записывала их в специальный блокнотик, а потом махнула рукой и даже начала раздражаться: поговорить с дочерью становилось всё труднее – Маша издевательски забрасывала мать стишками, смысла которых женщина зачастую понять была не в силах.
В квартире Луковых царил безупречный порядок: Валентина Ивановна, прихрамывая, убиралась, доводя её до стерильного состояния. Марусе категорически запрещалось прикасаться к тряпкам и венику – в обязанности дочери входили только походы за продуктами. Однажды в гастрономе она встретила Юлю с Севой Жуковым.
– Привет, Лукова. Предки улетели в отпуск – делай покупки, и пошли ко мне. Скоро Наташка подтянется – винишка попьем.
– Меня маманя не отпустит: поздно уже.
– Жуков, скажи ей! – скомандовала подруга и отправилась выбирать торт.
– Лучок, а давай я тебя отпрошу. Увидишь: у меня получится.
– Нет, лучше не надо. Я зайду на десять минут: тортика хочется – и домой.
– Ну, как скажешь. Юлька, я её уговорил!
Лукова купила продукты, и друзья отправились на вечеринку – через час на весь двор разносился звонкий смех пьяной Маруси. Валентина Ивановна, принимавшая в это время ванну, обеспокоилась долгим отсутствием дочери, и, соорудив на голове чалму из полотенца, вышла на балкон. В доме напротив гремела музыка, и в окне квартиры Юли маячила танцующая фигурка Маши. Она периодически исчезала, так как девочка падала на пол, а поднявшись, издавала истерический крик, размахивая руками, как ветряная мельница. Валентина Ивановна наблюдала за дочерью, не веря своим глазам – через несколько минут она колошматила кулаком в Юлину дверь. Ворвавшись в комнату, разъяренная мать схватила за жидкий хвост Марусю, и, улыбаясь, обозвала хозяйку проституткой, повелев больше никогда не приближаться к её ребёнку, который в это время продолжал хохотать и кривляться. Сева учтиво вручил Валентине Ивановне пакет с продуктами, и женщина, крикнув на прощание: «Засранцы!», потащила пьяную Лукову домой. На следующий день Маруся на занятия не пришла, а позже в школьном
