тупчиво выкатил свою «тойоту» наружу, под навес, оставив машине Казанцевых место рядом с «ниссаном» сына Валеры.
Приземистый коттедж с дугообразной террасой, построенный в финском стиле, звенел изнутри женскими голосами. Мужчины в первые часы встречи облюбовали для себя разные уголки сада. Глава прибывшего семейства в передвинутых на лоб солнечных очках полулежал в цветастом матерчатом шезлонге. Разговаривая с отцом Николаем, он придерживал на груди планшет и не глядя давил пальцами в экран. Священник сидел на пластиковом стуле возле входа в беседку, неотрывно смотрел на гостя тёмными вдумчивыми глазами.
– Да чего теперь-то? – с неврастеническим надрывом говорил Дмитрий. – Теперь-то, когда все концы в воду? Опасаться уж нечего. Но ты же понимаешь, как гадко после этого на душе.
– Конечно, – сочувственно кивнул отец Николай.
– Столько лет удавалось ни обо что подобное не замараться, что с моей работой казалось нереальным, и вот, пожалуйста, в конце пятого десятка замарался. Такой вот подарочек судьбы. И, главное, ведь и не поделишься ни с кем, не расскажешь. Я вон даже от Ирки утаиваю. Хотя какая Ирка… – Дмитрий закатил глаза.
– Тебе не делиться с кем-то сейчас нужно, тебе бы отдохнуть, – сказал священник.
– Тут самое время о твоих высоких материях задуматься. О грехе, раскаянии и прочем. – Дмитрий посмотрел на друга слегка насмешливо и с грустью.
– Хорошо, если в самом деле задумываешься, но ты не более грешен, чем остальные. – Отец Николай отодрал от косяка опасно торчащую заострённую щепку. – Ты не убийца.
– А Славка мой что, убийца?! – почти вскрикнул Дмитрий. – Это его работа! Ему некогда в такие секунды о спасении души думать!
– Да как же тот несчастный на тебя с твоей охраной с одной бутылкой-то обколотой полез? Психопат, что ли, какой был?
– Да я говорю, упился до белочки. Он же и не рассчитывал ничего. Нажрался в дрова, припёрся на стройку, посмотреть на старое место работы, поностальгировать, видит: крутая тачка, человек с охранником, – решил, что я хозяин всей этой байды, виноватый в его увольнении и всех бедах его жизни. Ну и кинулся. Понятное дело, я даже испугаться не успел. Славка выстрелил.
– Нелепица какая-то.
– Вот именно! Нелепица! Самая мерзость-то как раз в этом! Я понимаю, был бы нанятый кем-то киллер. А тут пьяный неадекватный придурок. Безоружный, можно сказать. А мы его грохнули. Я понял – один хрен замараемся. Так нарушаем закон, скрываем убийство, пропажу человека, а если вызываем ментов, всё объясняем и улаживаем, где гарантия, что всё сразу закончится? Куча людей, своих и чужих, обо всём прознает, в СМИ информация просочится. Чудесная такая бы слава пошла, согласись? Чинуша убил простого рабочего. А что на самом деле он не рабочий, а самый натуральный деклассированный элемент, всем было бы пофиг. Когда, кстати, стали приезжать менты по поводу пропавшего без вести – ну понятно же, на последнее место работы в первую очередь, – открылось, за что его уволили. Он бухой приезжал прямо на стройку. Отлынивал, дебоширил. Прославился дракой с мужиком, с которым траншею вместе прокладывал. Стал гнобить его за нерусское происхождение, типа, чурка, гастарбайтер, убирайся в свой Таджикистан, а мужик – татарин, полжизни в Питере проживший, полжизни – в Москве. И вот чтобы из-за такого придурка, из-за такого ничтожества тень на всю судьбу, на всю биографию падала? Увольте.
Отец Николай слушал монолог Дмитрия, уже не перебивая. Его вера в благотворное влияние исповеди распространялась и на мирские беседы.
– Славка-то, о-ой! – поморщился гость. – Когда я приказал в таком резком достаточно тоне – ну, сам же понимаешь, как нервы заиграли, – чтобы увозил трупешник за город и закапывал там, где его никогда в жизни не найдут, Славка так посмотрел на меня, как будто свято верил, что, пока он будет ехать, я позвоню и отменю указание.
– Бедный ты мой, покушение пережил. – Отец Николай позволил себе слегка улыбнуться, но тут же виновато отвёл взгляд, поняв неуместность иронического тона.
Дмитрий прикрыл глаза.
– Хорошо у тебя здесь, эх! – сказал он после минутной паузы. – Такой воздух! И чувство такое, знаешь, будто ближайший мегаполис не в двадцати километрах, а где-то в других широтах. И можно ни о чём не думать.
В дальнем конце аллеи, рядом с продолговатым водоёмом, принаряженном кувшинками, перестукивались в пинг-понг Артём и Валера. Ракетка поповского сына двигалась уверенно и летуче, его руки, казалось, были способны на всё – и на пинг-понг, и на карточные фокусы. Артём играл плохо, постоянно бегал поднимать шарик со стриженой травы. Он всё присматривался к Валере, которого не видел пять лет, – плечистому гиганту с аккуратной светло-русой бородкой – и дивился, как у двадцатидвухлетнего парня, его ровесника, могло отрасти такое солидное пузо. Изменился Валера и в остальном:
