платья пестрели разводами, красные тюбетейки переливались золотым шитьём. У некоторых aпa («aпa» – значит «старшая сестра», такое здесь есть почтительное обращение) головы были покрыты высокими тюрбанами, обмотанными красной тканью. Так много красного Севка видел только на первомайских демонстрациях.
– Ну и ну, – сказал он, когда они пересекали площадь, – интереснее, чем в Музее этнографии.
– В каком таком музее? – небрежно спросила Катька. Она терпеть не могла, когда в разговоре употреблялось незнакомое ей слово.
– Эт-но-графии. Там про разные народы. Как они живут, какие одежды носят. И оружие есть, особенно грузинское. И ковры, и посуда. – Тут Севка спохватился, подумав, что Карим начнёт его допытывать, что какого цвета, и скорее переменил разговор.
– Мы с отцом хотим купить узбекский шёлк маме на платье. Во всём Ленинграде ни у кого такого не будет.
– С каким рисунком?
– С таким, будто в воду камушки бросили и рябь побежала. – Севка мотнул головой в сторону женщин с огромными тюками на головах. – Как у этих.
Женщины напоминали оснащённые парусами фрегаты. Они двигались, словно плыли. Шёлковые широкие платья равномерно колыхались вокруг их пышных фигур.
– Такой рисунок называется «абр» – «облако», потому что у него нет определённой формы. Он всё время меняется, как облака на небе.
– Вот, вот. Абр, облако. Отец хочет красное с зелёным облако, а я хочу белое с чёрным.
– Купите оба, тогда спора не будет.
Женщины с тюками проплыли. Появился ишачок. (Было похоже на смену кадров в кино: только что было одно – теперь другое.) На ишачке сидел чернобородый мужчина. Он важничал – на нём был новый халат, подпоясанный тремя поясными платками. Между синим и красным платком торчала лепёшка. За ишачком семенила женщина, жена чернобородого. На её голове был тюк; в одной руке она несла корзину с гусями, в другой – закрученные верёвкой подушки; к спине был привязан ребёнок. Малыш лежал в платке, словно в люльке.
– Смотрите, сколько она всего тащит! А этот, на осле, пустой сидит! – возмутился Севка.
– С гор, – совсем тихо сказал Карим. – Там, в кишлаках, есть ещё дикие люди.
– Дикие люди! А мы кто? Смелые мы или нет! – Катька даже ногой топнула и бросилась наперерез ишачку. Карлсон и мальчики – за ней.
– Как вы смеете! Сами едете, а апа и тюки несёт, и гусей, и ребёнка! – закричала она прямо в лицо чернобородому. Ишак остановился. Карлсон залаял.
«Ну, сейчас будет», – подумал Севка. Но чернобородый не рассердился. Похоже было, что он даже обрадовался случаю поговорить, хотя бы с ребятами.
– Ты, девочка, русский, – важно сказал он. – Ты не знай наш обычай. Носит – плохой джигит, хороший джигит – не носит. Хороший джигит – ничего не носит.
Но Катька совсем не была расположена к беседе о джигитах.
– Сейчас же возьмите тюки! – шипела она громко.
На них стали оглядываться. Идущие мимо
