об обещанном блюде, но ненадолго. Сенсация была подобна разорвавшейся бомбе. Через два месяца после свадьбы баронесса де Лавеньерт переехала в гостиницу, а сам барон снова заперся в своем доме, наглухо отгородившись от внешнего мира.
*** *** ***
– Доброе утро, сэр.
– Доброе утро. – Барон переложил пачку газет с колен на низкий стол, стоявший рядом с креслом, и запахнул халат. – И заметь, Мартин, твоя кислая физиономия доброму утру совершенно не соответствует.
– Рад видеть вас в хорошем настроении, сэр.
– Это газеты, Мартин. Старые газеты двухмесячной давности. Они развеселят кого угодно. Ты когда-нибудь слышал такое название: «Каналы»?
Слуга бросил беспокойный взгляд на лежащую сверху газету. Почти всю первую полосу занимала свадебная фотография: счастливо улыбающийся барон рядом с невестой.
– Да, сэр. Иногда я видел эту газету в киосках.
– Как тебе нравится такой заголовок, Мартин? – Барон взял газетный листок со стола и громко, с выражением продекламировал: – «Старый ловелас снова пытается натянуть тугую тетиву на свой пересохший лук»… По-моему, слишком длинно. Хотя, возможно, и смешно. Газетчики забыли добавить, что у старого ловеласа закончились стрелы в колчане. Было бы еще смешнее.
– И еще длиннее, сэр.
Старик нежно провел пальцами по фотографии и резко отвернулся. Его седая голова затряслась частой дрожью. Слуга в сильном волнении шагнул вперед, протянул руку, но притронуться к плечу хозяина так и не решился.
– Я думал, что давно уже разучился плакать, Мартин, – прерывистым, сдавленным голосом прошептал барон. – Ты не помнишь, когда я плакал в последний раз?
– Возможно, когда наци вошли в Брюссель и арестовали Его Величество Леопольда Третьего? Я не могу этого помнить – в сороковом году меня еще не было на свете, сэр.
Барон смахнул слезы и снова коснулся фотографии.
– Ах, Мартин, Мартин… Как она прекрасна! Ты не поверишь, Мартин, но лишь нынешней весной слово «обожание» наполнилось для меня реальным смыслом. Я, как безнадежно влюбленный мальчишка, мечтал умереть, держа в руках ее ладонь. Но даже этого мне не дано. И даже ты, мой добрый гений, не сможешь это устроить.
– Вы ошибаетесь, сэр, это совсем не сложно устроить. Я смог бы сохранить ладонь баронессы в морозильной камере до самой вашей смерти, сэр.
– Убирайся вон, циник проклятый! – Барон судорожно, со всхлипом вздохнул и неожиданно рассмеялся сквозь слезы. – Подожди… Прости меня, Мартин. К чему притворяться – мне очень тяжело без Насти. Но я даже представить себе не могу, как бы жил все эти годы без тебя. Ты ведь для меня больше, чем слуга. Ты знаешь это, Мартин?
– Было бы очень смело с моей стороны об этом догадываться, сэр.
– Достойный
