Мартин. Тепло их тел. А когда я предлагал руку и сердце Насте, я знал, что у нас не будет физической близости. Это ужасно, Мартин, ведь я желал ее больше, чем всех своих предыдущих любовниц вместе взятых. Но к тому времени я уже понял, что просто чувствовать ее присутствие, знать, что она рядом – это и есть величайшее счастье. Я мог ее видеть каждый день, и я был счастлив, Мартин!
– Баронесса тоже казалась счастливой, сэр.
– Вот именно: казалась, Мартин! Молодая девушка не может быть счастливой с дряхлым, бессильным стариком. Ей вскружили голову новые впечатления, титул, окружающая роскошь.
– Все это – большое искушение для бедной девушки из бедной страны, сэр.
– Да, Мартин, я предложил ей жизнь, которой она не знала. Да, я хотел, я делал все, чтобы она согласилась. Но никто не лишал ее права выбора. Она могла отказаться.
– Это – большое искушение, сэр, – с заметным укором повторил слуга.
Барон мрачно покачал головой.
– Анастасия знала, что выходит замуж за больного, немощного старика. Я говорил с ней предельно искренне, так же, как говорю сейчас с тобой. Я не ограничивал ее поведение, не ставил условий, кроме одного. Я спросил ее, сможет ли она хранить мне верность до самой моей смерти. И она, опустив свои чудесные ресницы, сказала: «Да». И точно так же, не поднимая глаз, неделю назад баронесса сообщила мне, что полюбила другого человека. Ну, Мартин, какую из своих шуточек ты отпустишь по этому поводу? Только, ради Бога, не молчи!
– Никакую, сэр, – медленно проговорил слуга. – Баронесса сама сообщила вам об измене? Простите за бестактный вопрос – я всего лишь стараюсь не молчать, сэр.
– Она не изменяла физически, Мартин. Она полюбила. Баронесса сказала, что слишком благодарна мне, чтобы обманывать. Она сказала, что изо всех сил старалась. Она сказала, что ничего не может с собой поделать. Я не стал дожидаться, когда она скажет, что отныне я ей отвратителен. Я ее отпустил, Мартин. Я только попросил баронессу уехать из Бельгии, а до отъезда проявить благоразумие и осторожность, чтобы не вывалять в грязи меня и не запачкаться самой… Я попросил ее уехать, но я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы она уезжала!
Барон замолчал. Молчал и слуга. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза: хозяин вопросительно, слуга почтительно, слегка наклонившись вперед. Потом барон отвернулся и, шаркая по полу подошвами домашних туфель, направился к двери кабинета.
– Принеси мне кофе, Мартин, – распорядился он, потянув на себя дверную ручку.
Когда через десять минут слуга вошел в кабинет, барон стоял у окна, того самого окна, через которое они в течение многих месяцев наблюдали за магазином Бирмана в ожидании очередного субботнего гостя. Только сейчас Мартин был совершенно уверен, что хозяин смотрит не на дверь магазина, а на скамейку под кленом на противоположной стороне площади.
– Ваш кофе, сэр.
Барон повернулся и вытянул перед собой руку, сжимавшую
