между «буржуазными» революциями – такими как во Франции, – и «социалистическими» (или, по крайней мере, антикапиталистическими) революциями – такими как в России и Китае. В чем-то аналогичным образом немарксистские историки часто проводят резкое различие между антиабсолютистскими, либерально-демократическими революциями, с одной стороны, и коллективистскими, укрепляющими государство революциями – с другой. И наконец, среди специалистов становится широко распространено противопоставлять всем «европейским революциям» (от английской до русской) национально-освободительные революции, которые имели место в различных странах «третьего мира» после Второй мировой войны. Это разграничение используется и Илбаки Хермасси (Elbaki Hermassi, “Toward a Comparative Study of Revolutions”, Comparative Studies in Society and History 18:2 (April 1976), pp. 211–235), и Мартином Малией (Martin Malia, “The Escalation of European Revolution: 1640, 1789, 1848, 1917” (Paper presented at the Annual Meeting of the Modern European Section of the American Historical Association, Atlanta, Georgia, December, 1975), pp. 5–9). И Хермасси, и Малия рассматривают китайскую революцию в качестве национально-освободительной («периферийной», или «революции третьего мира»).
100
Малия в вышеупомянутой работе рассматривает русскую революцию как антиабсолютистскую, наряду со всеми прочими европейскими революциями, включая французскую. Хермасси же рассматривает русскую революцию как прототип «девелопменталистской» революции, противопоставляя ее и «демократическим» революциям, таким как французская, и «периферийным» революциям, таким как китайская. Баррингтон Мур в «Социальных истоках» рассматривает Россию и Китай в качестве примеров крестьянских/коммунистических революций, в противоположность либерально-буржуазной французской революции. Классификация Мура, вероятно, является наиболее типичной, хотя другие ученые обычно используют и другие обозначения.
101
Часто исследователи исходят из того, что в Китае было две революции, одна в 1911 г. и другая, столкнувшая между собой китайских коммунистов и националистов, в 1930-1940-е гг. Однако я считаю более плодотворным рассматривать китайскую революцию как единый процесс. Он растянулся от падения Старого порядка в 1911 г. (и провала попыток консолидации какого-либо нового режима в этот момент), через возникновение и соперничество за высшую власть двух направленных на государственное строительство движений (националистов и коммунистов), которое завершилось победой последних, частично предопределенной тем, что националисты ни разу не преуспели в объединении Китая под властью одного правительства. Поэтому, если кто-либо из читателей принимает для себя проводимое Самюэлем Хантингтоном различие между «западными» революциями, начинающимися с краха старого порядка, и «восточными», где возникает движение, бросающее вызов слабой власти в стране третьего мира, то я утверждаю, что Китай был на самом деле ближе к «западному» типу. Аналитическое различие Хантингтона полезно, но примеры к нему приведены неверно, к тому же сами обозначения следовало бы изменить!
102
Используя концепцию «имперского государства» как типа государства, я опираюсь на: Frances V. Moulder, China and the Modern World Economy (Cambridge: Cambridge University Press, 1977), p. 45. Однако, в отличие от Моулдера, я полагаю, что имперские государства были частично бюрократическими, а не не-бюрократическими.
103
Критерии бюрократии, используемые здесь, конечно, берут начало в: Max Weber, Economy and Society, ed. Guenther Roth and Claus Wittich, 3 vols. (New York: Bedminster Press, 1968), ch. 11, особенно. pp. 956–963.
104
Дальнейшее
