так сказать, в воспитательных целях. Такие «мелочи» не могли не огорчать и не настораживать сверхчувствительного и обязательного Артема. Курсы по освоению искусства «придворного этикета» ему еще предстояло пройти на практике. И уроки надо было усваивать. Чтобы уметь защищаться и не подставляться.
Ненападение всегда было принципом Кранцева в его еще не такой долгой жизни, хотя пактов об этом он ни с кем никогда не подписывал. В условиях непрерывного «ведения боев местного значения в прифронтовой полосе» его пока считали новичком, посторонним. Да и сам он любил порой изображать чудика, считая это лучшим способом защиты от агрессивной среды. А именно такой была среда и внутри посольства, и за его стенами. В эпоху ракет средней дальности СС-20, нацеленных на Европу, его родина всем внушала страх и неприязнь. Пребывание во Франции с клеймом «советский» подчас походило на преодоление опасной трясины или на прыжки на резинке с моста: ошибешься, оступишься-сорвешься, пропадешь. Средства массовой информации вкупе с французскими интеллектуалами гневно клеймили «империю зла». Москва отвечала тем же. Если во Франции все советские дипломаты априори считались шпионами и не выпускались за пределы 40 км без ведома полиции, то все западные дипломаты в Москве таковыми считались вдвойне и, соответственно, тоже не могли свободно топтать российскую землю.
Соблюдать заявленный в полицию маршрут быстро стало навязчивой идеей трусишки Кранцева. Шаг в сторону считается… и прощай, Франция. В памяти прочно засела планировавшаяся в Марселе, но, к счастью, несостоявшаяся поездка с друзьями-коммунистами в Canjuers, что рядом с полигоном тактического ядерного оружия. Впрочем, у нынешних регулярных поездок Кранцева из Парижа в университеты Гренобля, Ренна, Тулузы или Бордо сложилась своя специфика: за ним ненавязчиво, но упорно следовала рядовая машина с обычным номером и двумя пассажирами. Видимо, на случай, если бы ему вздумалось совать свой нос в военные секреты Франции вместо чтения лекций по русскому языку. Пару раз, заплутав в незнакомом городе, Кранцев выходил из своей машины и обращался за справкой к пассажирам машины, следовашей за ним, и всегда получал нужную информацию. Поначалу он рассматривал это сопровождение как ту самую «провокацию», о которой многократно твердил сотрудникам посольства офицер по вопросам безопасности Харламов, пока однажды более опытные коллеги не разъяснили ему целесообразность подобных действий французов: в Гренобле, например, куда частенько наведывался Кранцев, располагался Национальный центр ядерных исследований, и не дай бог ему было уклониться от дороги в местный университет.
Однако, несмотря на окружающую их тревожную, далекую от дружеской атмосферу, советские командировочные в Париже шибко не тужили, если вообще потихоньку не ликовали – лишь бы чудо продлилось еще немного. Лично Кранцеву хватило бы и десятикилометровой зоны вокруг Парижа – столько было волнующего и притягательного в любом квартале города-светоча, если не считать запруженный неграми Барбес-Рошешуар или абсолютно арабский
