своего раздражения.
– Вспомните-ка, из какой дыры вы явились в Москву и были приняты в престижный вуз, – саркастически поддел он. – А сейчас мальчик из провинции чем-то недоволен? Сколько хороших москвичей могли бы занять ваше место?!
– То есть это как? – Кранцев опешил и прищурился, но Бабаранов уже осознал свою оплошность: всякая форма сегрегации не допускалась в коммунистическом СССР. Но продолжил свою демонстрацию силы:
– А то, товарищ Кранцев, что вы нас интересуете только как специалист, как бы лучше сказать, по креольскому языку, специалистов по Западной Европе пруд пруди. А вы… вы готовы сбежать, дезертировать!
Было видно, что ему особенно понравились эти слова, многозначительные в кругу загранработников, но абсолютно неуместные в данном контексте, но Балаболов, желая показаться крепким парнем, решил нажимать именно на них. Серп и молот были его излюбленными инструментами.
– Где же ваше коммунистическое сознание, Кранцев? – голос кадровика приподнялся еще на полноты с явной целью подавить волю собеседника и произвести впечатление на коллег по кабинету своей непримиримостью. – Знаете, как мы поступаем с подобными «жучкáми»?
Дурной блеф затягивался. Кранцев знал, что у Балалайкина нет ни оснований, ни властных полномочий уволить кого бы то ни было. И он едва не прыснул от смеха, видя, как замнач пыжится и краснеет от гнева и досады.
Что до сознательности, то она у Кранцева находилась на своем обычном месте, особенно после его голосования против исключения из комсомола Жени Березова, товарища по работе, за «аморальное поведение», как квалифицировал его развод с женой отдел кадров по наущению мамы бывшей супруги, крупной адвокатессы. «Негодяй» Березов посмел полюбить другую женщину, с двумя детьми, и собирался жениться на ней. У Березовых же детей не было, т. к. его жена, светская львица, была против. А поскольку Женя был официальным переводчиком заместителя министра иностранных дел и часто выезжал за границу, львица лишалась валютных поступлений и периодических личных наездов в Нью-Йорк или Женеву на шопинг, если командировка мужа затягивалась. Квартира и машина, оставленные ее «неверным» мужем, не служили ей достаточным утешением, и поэтому она попросила свою маму, специализирующуюся на разводах «высоких особ», сделать жизнь Жени адом, что отчасти стало сбываться после звонков в отдел кадров МИДа тех самых «высоких особ», требовавших «положить конец разврату». Послушные кадровики рьяно взялись за дело, и Березову грозило не только исключение из комсомола, но и увольнение с желтым билетом. При этом его заслуги в переводе с разных языков на высшем уровне не были приняты в расчет. Но осечка вышла, когда заместитель министра, которого бедняга Березов чаще всего сопровождал на переговорах, затребовал переводчика в очередной раз и под угрозой срыва важных переговоров устроил форменный разнос кадровой службе за чрезмерное «усердие». После вмешательства замминистра партячейка тоже раздумала приговаривать Березова
