в пеструю его палитру превращают.В живот воткнулись бедра, зад свисает
Между ногами, глаз шагов не видит.
Натянута вся спереди, а сзади
Собралась в складки кожа. От сгибания
Я в лук кривой сирийский обратился.
Мутится, судит криво
Рассудок мой. Еще бы! Можно ль верно
Попасть по цели из ружья кривого?..[112]
Но не следует верить этому шутливому тону. Микеланджело страдал от своего безобразия. Ему, влюбленному, как никто другой, в красоту человеческого тела, всякое уродство должно было казаться постыдным[113]. Некоторые его мадригалы носят след унизительного сознания своих физических недостатков[114]. Ему это было тем горше, что он всю жизнь сгорал от любви, но, видимо, никто никогда не отвечал ему взаимностью. Замкнувшись в себе, он поверял стихам свою боль и свою нежность.
Слагать стихи Микеланджело начал с детства; это было для него непреодолимой потребностью. Его рисунки, письма, наброски испещрены записанными наспех мыслями, к которым он снова и снова возвращается, углубляя их и оттачивая. К сожалению, в 1518 г. он сжег большую часть своих юношеских стихотворений; а некоторые уничтожил незадолго до смерти. Но и то немногое, что сохранилось, все же дает нам представление о его любовных переживаниях[115].
Самое раннее стихотворение написано, вероятно, около 1504 г. во Флоренции[116]:
Как счастливо я жил, пока дано мне было, Любовь, противостоять твоему безумию! Теперь, познав твою силу, увы, я обливаюсь слезами…[117]
В двух мадригалах, написанных между 1504 и 1511 гг. и посвященных, как видно, одной и той же женщине, слышится настоящая мука:
Кто тот, что силою ведет меня к тебе, увы, увы, увы, закованного в цепи? А ведь я свободен!
Chi è quel che per forza a te me mena,
Ohime, ohime, ohime!
Legato e strecto, e son libero e sciolto?[118]
Как может быть, что более себе я не принадлежу? О Боже! О Боже! О Боже!.. Кто отторг от меня мою душу? Кто более властен над нею, чем я сам? О Боже! О Боже! О Боже!
Come puo esser, ch’io non sia piu mio?
О Dio, о Dio, о Dio!
Chi m'ha tolto a me stesso,
Ch'a me fusse piu presso О piu di me potessi, che poss’io?
О Dio, о Dio, о Dio![119]
В Болонье, на оборотной стороне письма от декабря 1507 г., он набрасывает сонет, принадлежащий к числу его юношеских сонетов и напоминающий изысканной чувственностью образы Ботичелли:
Как счастлив искусно сплетенный из ярких цветов венок на ее златокудрой головке! Цветы теснятся вкруг чела, споря о том, кто первый коснется его поцелуем. Платье, охватившее стан и ниспадающее до земли свободными складками, счастливо от раннего утра и до поздней ночи. Золотая ткань неустанно ласкает ей щеки и шейку. Но безмерное блаженство выпало ленте с золотою каймой, что опоясывает грудь, нежно ее сжимая. Пояс словно говорит: «Я вечно хочу обнимать тебя!..» Ах, будь это мои руки![120]
В большом стихотворении – своего рода интимной исповеди[121], которую трудно передать дословно, –
[Перевод взят из книги А. Дживелегова «Микеланджело», изд. «Молодая гвардия», 1938. –
Это стихотворение, написанное в шуточной манере Франческо Берни и посвященное Джованни да Пистойя, Фрей относит к июню – июлю 1510 г.
В последних строчках Микеланджело говорит о трудностях, с которыми была сопряжена для него роспись Сикстинской капеллы, и просит снисхождения, объясняя это тем, что фресковая живопись – не его ремесло:
«…Итак, Джованни, защищай мое мертвое творение и защищай мою честь; ибо живопись – не мое дело. Я не живописец». –
Генри Тоде правильно осветил эту черту характера Микеланджело в первом томе своей работы «Микеланджело и позднее Возрождение», Берлин, 1902. –
Первое полное издание стихотворений Микеланджело было опубликовано его внучатым племянником в начале XVII в. под заглавием: «Стихотворения Микеланджело Буонарроти, собранные его племянником», Флоренция, 1623; в нем было много искажений. Чезаре Гуасти в 1863 г. выпустил во Флоренции же первое более или менее точное издание. Но единственное подлинно научное и полное собрание его стихотворений – это прекрасное издание Карла Фрея: «Стихотворения Микеланджело Буонарроти, собранные и комментированные доктором Карлом Фреем», Берлин, 1897. Им я и пользуюсь в данной биографии. –
На том же листе зарисовки лошадей и фигуры сражающихся воинов. –
«Стихотворения», сонет II. –
«Стихотворения», сонет V. –
«Стихотворения», сонет VI. –
«Стихотворения», сонет VII. –
По выражению Фрея, который без достаточного, на мой взгляд, основания относит стихотворение к 1531–1532 гг. Мне кажется, что оно написано много раньше. –
