глянула на небо. – Скорее бы уже осень. А то лето в этот раз прямо спалит скоро нас всех.
– Ага – осень! Вспомни, Олёна, как в дожди-то повозку толкать приходилось! – звонко возмутилась карлица Авдотья, тоже натягивая на себя трико с разноцветными ромбами. – По мне так пусть такое лето, лишь бы дороги были сухие. Скоро уж тронемся, наверное. Ратмир говорил, что, вроде, дело к концу идёт. Вот уже и у меня теперь интерес большой – кто же боярышню погубил? Кто этот нелюдь?
– А ещё бабы у колодца вчера говорили, что в волостях уже люди начинают от голода пухнуть и человечину поедать. Кто-то ещё сказал, что и в Москве начинают людишки пропадать, – Елена поправила трико на бёдрах и схватилась за голову. – Прямо голова начинает гудеть. Пойдём уже. Отзанимаемся скоренько, да на лавочку – поваляться. Хоть в этом хорошо, что можно полежать от души. А так – сидим словно в темнице какой.
Они вышли к своим на полянку и увидели, что силач Василий, бережно поддерживая под руку, сажает старика Никифора в тенёк. Посадив его, Василий с бледным лицом, держась за живот, молча, ушёл за кустарники.
– Чой это ты, Никифор, от занятий решил отлынуть? Сам нас сюда затащил в такую жару. А сам же и в тенёк, – звонко возмутилась карлица Авдотья. Но увидев бледное лицо старика, тут же кинулась к нему: – Что с тобой, Никифор? Или сердечко прихватило?
– Муторно мне что-то стало враз, Дуняша, – едва слышно проговорил старик Никифор. – Голова закружилась, и дышать тяжеленько…
– На солнце, видать, перегрелся, – покачала головой Авдотья и повернулась к Елене: – Надо тряпочку смочить водой и приложить ему… Ой, а ты-то что, Олёна?! Теодорка, иди быстро к ней! Смотри, еле за дерево держится!
– Мамушка, что с тобой?! – закричал Теодорка, кидаясь к Елене, молча, осевшей около берёзы.
– Господи! Да что же это с ними?! Василий, иди сюда быстро! Что ты там в кустах застрял?! – зазвенел отчаянный голос карлицы, заметавшейся между стариком Никифором и Еленой.
Кусты затрещали, и через них напролом вышел на полянку силач Василий. Он держался за живот, на взмокшем, бледном лице его была страдальческая гримаса.
– Нехорошо мне что-то, Дуняша, – проговорил он. – Живот крутит, аж режет как будто. Тошнило сейчас. И Олёне с Никифором тоже, похоже, похужело, – он посмотрел на своих товарищей, потом на неё: – Ты-то сама как?
– Да я-то ничего, – растерянно глянула на него карлица и перевела взгляд на мальчишку: – Ты как, Теодор? Болит у тебя чего или нет пока?
– Дуняша, миленькая, я-то хорошо, а вот мамушке неможется. Что-то говорит едва-едва, а я и не разберу, – чуть не плача, ответил он. – Иди, послушай сама, что она там говорит.
Карлица быстро подбежала к берёзе, где прислонившись к дереву спиной, сидела Елена с закрытыми глазами. Авдотья приблизила своё ухо к её губам и еле-еле расслышала, как Елена прошептала: « Молока, быстрее молока»
– Она молока просит, Василий! Несите, говорит, быстрее молока! – в отчаянии закричала в никуда карлица.
– Беги,
