и такого легендарного героя Великой Отечественной войны, как Баурджана Момыш-улы. Его доблесть на полях сражений не подлежала никаким сомнениям, но, как только война закончилась, в армии мирного времени вспыльчивый и неуживчивый Баурджан стал не нужен и под благовидными предлогами был отправлен в отставку.
Однако в казахской степи эпохи позднего средневековья конфликты различного масштаба носили перманентный характер, и потому отправить батыра на заслуженный отдых не было никакой возможности. Многое в таком положении дел определялось и формой кочевого хозяйства. Единственным богатством степняков был скот, и это богатство тяжело было назвать устойчивым. При вражеских нашествиях стада баранов и табуны коней легко попадали в руки неприятеля, что влекло за собой голодную смерть их хозяев. Кроме того, скотоводство было беззащитно перед ударами природы. Летом грозила засуха, зимой – джут, когда после оттепели степь при новых морозах покрывалась коркой льда, и скот, находившийся на подножном корму, не мог добыть себе пропитания.
В этих условиях батыры брали на себя функцию снабжения, откровенно грабя соседние племена, что также находило оценку в трудах исследователей. «Отчаянные воры и разбойники прежде пользовались в народе почетом и носили титул батыров», – писал Л. Костенко. Еще резче высказывался Бланкеннагель, который отмечал, что казахи – «народ кочевой; сила у них все решает; наисильнейший не только бывает прав, но в большее еще тем приходит уважение; кто из них оказал более грабежей, тот получает почетное название батыря, слово означающее богатыря. У них нет другова уважения; сам хан их ничего не значит и подданные поступают с ним, как кто к нему расположен. Все что человеку льстит на сем свете – честь, уважение и благосостояние, почитается у них в одних грабежах и воровствах».
Необходимо признать, что скотокрадство и барымта играли огромную роль в повседневной жизни кочевников, хотя соседние оседлые народы не видели между ними особой разницы. Для них то и другое являлось лишь откровенным самоуправством и циничным грабежом. Стоит отметить, что и сами кочевники разницу ощущали слабо. Ведь то, что один род мог считать священной барымтой, другой род мог квалифицировать как наглое попрание всех норм степного права. Объяснение этому заключалось в том, что барымта являлась средством обеспечения иска, взимания залога, ареста на имущество, принудительным исполнением судебного решения и многих других, не всегда юридических, функций, в то время как угон скота был всего лишь угоном скота, где воры и грабители ощущали себя ворами и грабителями.
Впрочем, кражи скота тоже расценивались двояко. Кража козы, барана, коровы или верблюда вызывала только огромное общественное презрение к вору, в то время как похищение прекрасного аргамака либо табуна откормленных кобылиц расценивалось как доблесть настоящего джигита. Это тоже был один из путей, чтобы стать батыром.
Также почтительно в степи
