а не историкам.
2. Сумерки Богов
Сурт идет с юга
огнем всепалящим…
Рушатся горы,
мрут великанши,
в Хель идут люди,
расколото небо!
Итак, Асмунд – сын Вещего Олега. Если он был воспитателем Святослава – это многое объясняет. Не только в деяниях великого князя Киевского – во всей его жизни, его судьбе.
Конечно, Асмунд в любом случае не был чистокровным норманном. По той же саге, матерью его была какая-то местная, славянская княжна. И даже имя его вовсе не обязательно выводить из норманнских наречий. Почти так же – Ясмунд – назывался один из мысов острова Рюген-Руян, главной святыни варягов-руси и всего славянства. И даже если видеть в Асмунде и его отце скандинавов… Олег – Хельги – Священный. Асмунд – дар асов, суровых и воинственных Богов скандинавских мифов. Последний перевод не совсем точен. «Мунд» – это не просто дар, это свадебный подарок жениха невесте. В любом случае оба имени больше похожи на титулы жрецов, чем на прозвища воинов. В скандинавских сагах они, как правило, принадлежат людям, родившимся в язычестве.
Было ли имя воспитателя Святослава варяжским или норманнским – простым воителем дядька Асмунд явно не был. А был он представителем того, северного воинствующего язычества, которое несли на знаменах и в сердцах его отец и его воспитанник. Того, символами которого стали Ирминсуль, Аркона, Ромово, героями – фриз Радбот, саксы Видекунд и Вихман, норвежец Эйвинд, бодрич Никлот, новгородцы Угоняй и Богумил Соловей.
Первое, что любой воспитатель передает ученику, – свой взгляд на мир. Попытаемся и мы поглядеть на мир, точнее – на Европу IX–X веков глазами если не жреца, то, по крайности, убежденного язычника. Для этого придется понять одну немаловажную вещь. Часто упоминаемый на этих страницах Г. К. Честертон писал, что в языческих Богов никто не верил – в христианском смысле. Придется самым резким образом возразить почтенному англичанину. Правда, я не очень знаю, что такое «верить в христианском смысле». Но вот когда пленный Эйвинд Скъялди раз за разом отказывается отречься от своих Богов, пока водруженная на голый живот железная жаровня не пережигает его пополам, – это вера? Когда в уже христианской стране город Муром держится за старую веру два столетия – это вера? Когда племя пруссов предпочитает погибнуть все, до последнего человека, но не предать родных Богов – это вера? И что это, если не вера? Никто не умирает за раскрашенную деревяшку, занятную байку или аллегорию природных явлений, или еще какую-нибудь глупость. Язычники верили в своих Богов. Язычники своих Богов любили. Ибо только за любовь человек может пойти на смерть.
Люди X века не рассуждали о «прогрессивной» и «устаревшей» религии. Не дискутировали. Мы более или менее представляем чувства, двигавшие средневековыми христианами. Могу сказать в их пользу, что «просто»
