бедняжку. Она схватилась за грудь и поднесла платок к губам. На белом полотне резко выделились две кровавые кляксы.
– Мне худо! – еле слышно прошептала Нина и упала на руки подоспевшей фрейлейн.
Все помутилось у меня в глазах – доски, кафедра, карта и сам Алексей Иванович, все завертелось, закружилось передо мною. Я видела только одну полубесчувственную княжну на руках фрейлейн. Спустя несколько минут ее унесли в лазарет… Разом светлое настроение куда-то исчезло и на место его тяжелый мрак воцарился у меня на душе… Я инстинктом чувствовала, что Нина больна, и опаснее, чем мы предполагали.
Весь день я не находила себе места. Меня не развлекали присланные нам старшими, ездившими на вербы, гостинцы: халва, рахат-лукум и в придачу к ним баночки с прыгающими американскими жителями, занявшими на целый вечер моих товарок.
В 6 часов лазаретная девушка Маша принесла мне записку, исписанную знакомыми и милыми крупными каракульками:
Приди ко мне, дорогая Люда, – писала мне моя верная подруга, – я очень скучаю. Попросись у фрейлейн на весь вечер, – ведь уроки кончились и ты свободна.
Я поспешила исполнить ее просьбу.
Княжна помещалась в маленькой комнатке, предназначавшейся для труднобольных. Она сидела в большом кресле у окна. Я едва узнала ее в белом лазаретном халате с беспорядочно спутанной косой.
Когда я вошла к ней, она тихо повернула ко мне бледное, измученное личико и проговорила, слабо улыбаясь:
– Ты прости, Люда, что я тебя потревожила… Мне так хотелось тебя видеть, дорогая моя!
Я проглотила подступившие слезы и поцеловала ее.
– Ах, скорее бы тепло, – тоскливо шептала княжна, – мне так не хочется хворать… весна меня вылечит… наверное вылечит… Скорее бы на Кавказ… там тепло… солнце… горы… Знаешь, Люда, мне иногда начинает казаться, что я не увижу больше Кавказа.
– Что ты, что ты, Нина! Можно ли так! – пробовала я успокоить мою бедную подругу.
Мы проболтали с нею целый вечер, промелькнувший быстро и незаметно…
В 8 часов я вспомнила, что наши наверное уже на молитве, и, поцеловав наскоро Нину, опрометью бросилась из лазарета.
Наступила страстная неделя… Наши начали понемногу разъезжаться. Живущие вне города и в провинции распускались раньше, городские жительницы оставались до четверга в стенах института. Наконец и эти последние с веселым щебетаньем выпорхнули из скучных институтских стен. И на Пасху, как и на Рождество, остались те же самые девочки, кроме Киры, ловко избежавшей на этот раз наказания. Та же задумчивая Варя Чикунина, хорошенькая Лер и на этот раз оставшаяся на праздники Бельская составляли наше маленькое общество. А в нижнем этаже в лазарете в маленькой комнатке для труднобольных встречала одиноко Светлый праздник моя бедная голубка Нина.
Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз,
