часто со мной случается, в моей памяти многое оставалось подспудным, только предчувствие, предмыслие, многому ещё предстояло прорасти, нужен был толчок извне, чтобы «процесс пошёл», как говорил известный советский политик[279]. И он «пошёл», как только вновь начал перечитывать «Гедду Габлер», и то, что пишут о ней другие.
Тогда и натолкнулся на слова российского режиссёра Камы Гинкаса[280], который не раз ставил «Гедду Габлер»:
«если кто-то не воспринимает маленькую фальшь, то она, Гедда Габлер не воспринимает ультразвуки фальши не только этих людей, но и самой жизни, как она предустановлена, она не хочет её принимать и она не примет её никогда… не уступит ни себе, ни природе, ни Богу ни шага».
Меня как осенило. Как и во многих других случаях, как в случае с «Фиестой»[281], предчувствие, предмыслие, остаётся в памяти уже после первого чтения, но не хватает смелости, или ясности ума, чтобы высказать то, что почувствовал, помыслил. Нужно время, чтобы зёрна проросли, плюс толчок извне, только тогда начинает разматываться «моя» цепочка мыслей.
Насколько «моя», для меня особого значения не имеет. Главное, что это происходит со мной.
Можно подумать, что слова Камы Гинкаса, скорее итоговые, к ним следовало подойти постепенно. Во многом так и есть, но, если в современной пьесе (спектакле, фильме) действие может разворачиваться от итога, как ретро взгляд, то почему подобный приём невозможен в тексте о пьесе. И не столько о пьесе, не столько о персонаже пьесы, сколько о женщине, не способной выносить самую малую толику фальши, ультразвуки фальши.
Всем своим существом, всеми своими нервами, женщина эта ощутила «что-то кончилось»[282], ушло безвозвратно, а что начинается, что должно начинаться, женщина эта не могла знать, как не знаем этого до сих пор и мы.
И не лучше ли высказать эту мысль сразу, без обиняков, чтобы она, эта мысль, создала необходимое напряжение, достаточное возбуждение. А если слова о женщине, о нетерпимости ею малейшей фальши, настолько, что не нашла она иного выхода, как застрелиться, оставляют читателя равнодушным, то ему лучше не читать дальше этот текст.
А мой читатель может не принять мой текст, но не может не сочувствовать, не сомысливать подобной судьбе.
В пьесе Ибсена «Дикая утка» есть такой эпизод.
Врач, человек трезвый, прагматичный, почти циничный, уверен, что многим людям, мужчинам в первую очередь, следует придумывать сказку об их способностях, пусть фальшивых, пусть несбыточных, они всегда готовы «обманываться».
Он обращается к одному из персонажей, который одержим «горячкой честности»:
…любопытный национальный порок, это так, к слову…
«не прибегайте к иностранному слову – идеалы. У нас есть хорошее, родное слово – ложь».
Тот, у которого «горячка честности» спрашивает:
«по-вашему, эти два понятия однородны?».
На
Известное выражение Горбачева Михаила, советского и российского государственного и политического деятеля.
